Записки капитана флота
Шрифт:
3. Духовное сословие, состоящее из жрецов и монахов, очень многочисленно в Японии и разделяется на разные степени, по которым и по различию сект они имеют особенные свои преимущества, из коих, однако, те самые выгодные для них, которые хотя не означены законом, но по обстоятельствам и по важности, сопряженной с духовным саном, всегда принадлежали и ныне принадлежат сему сословию у многих народов земного шара. Я разумею праздность и удобность хорошо жить на счет других.
4. Воинство, или солдаты. В сие состояние подданных не должно включать вышних воинских чиновников, ибо в Японии они назначаются из дворян или из другого звания людей, имеющих гражданские должности в государстве, потому что всяк, служащий императору или князьям, должен обучаться и военной науке, дабы во время войны мог служить против неприятеля. Но как японцы полагают, что война есть дело временное и скоропреходящее,
Звание нижних военных чинов и простых воинов есть наследственное, и потому они составляют особенный класс народа. Каждый воин, как бы он стар и слаб ни был, не прежде получает отставку, как по представлении вместо себя сына, совсем обученного должности солдата. Детей в сие звание принимают лет пятнадцати. Если солдат имеет более одного сына, то волен отдать всех их в службу или только одного какого, а прочих определить в другое звание. Кто не имеет сыновей, тот может усыновить приемыша, воспитать и представить его вместо себя. Законы дозволяют как солдатам, так и других состояний подданным брать трех приемышей, но если они помрут, то четвертого взять не позволяют, полагая, что это будет, конечно, противно воле богов, которые к нему не благоволят и не хотят, чтоб он имел детей.
В Японии солдаты пользуются большим уважением общества. Простой народ и даже купцы, разговаривая с ними, придают им титул сама, или господин, и вообще оказывают все знаки почтения, а особенно солдатам войск самого императора, о преимуществе коих пред княжескими говорено в первой части. Немудрено было некоторым европейцам, приходившим в Японию, ошибкой принять за чиновных особ простых солдат, которые обыкновенно, когда приходят к ним европейские корабли, наряжаются в богатое шелковое, шитое золотом и серебром платье и гордо их встречают.
Европейцы, привыкшие в звании солдата видеть последний класс людей, который вытягивается и говорит почтительно со всем тем, что опрятно одето и прикрыто наружными знаками благородства, или, так сказать, с господами, увидев пред собой богато одетых людей с двумя саблями, которые гордо перед ними сидели, курили трубки и говорили с важностью, конечно, не могли вообразить, чтоб то были простые солдаты, и должны были принять их за людей чиновных. Мы и сами в первые дни нашего плена впали в подобную ошибку, думая: знать, японцы нас очень боятся или берегут, что определили офицеров к нам на караул, но, познакомившись с ними покороче, мы узнали, кто таковы были сии офицеры – это были солдаты князя Намбуского.
Все воины, даже и рядовые, имеют право носить саблю и кинжал наравне с первейшими людьми и всеми чиновниками в государстве. В каждом почти селении находится по два и более солдат, наблюдающих за порядком и исправностью полиции. Лишить воина солдатского звания (доссин) есть большое для него наказание, которое определяется только за важные преступления. Старший солдат, бывший (сказать по-нашему, вместо унтер-офицера) при нас на внутреннем карауле в ту ночь, когда мы ушли, был разжалован в работники за его оплошность, но после звание доссина опять ему возвратили. Пока он был разжалован, то не брил ни волос на голове, ни бороды, не стриг ногтей и сим, так сказать, трауром изъявлял глубокую свою печаль. Японские солдаты столь честолюбивы, что нередко за обиду выходят между собой на поединок.
5. Купечество в Японии очень многочисленно и богато, но не в уважении. Купцы не имеют права носить никакого оружия. Однако надобно заметить, что звание их лишено почтения, а не богатство, ибо сие последнее, как и у нас в Европе, заменяя все таланты и достоинства, пользуется большими привилегиями и снискивает себе почести. Японцы сами нам сказывали, что хотя их вельможи и чиновные люди по наружности ведут себя гордо в сношениях с купечеством и по видимости не обращают на людей сего состояния ни малейшего внимания, но приватным образом имеют с богатыми купцами знакомство, обращаются с ними дружески и даже часто бывают ими одолжаемы. При нас находился несколько времени чиновник, очень молодой человек, сын богатого купца, который, по словам японцев, получил офицерское достоинство не по заслугам, но по проискам отца своего, а сей сделал это с помощью денег. Итак, хотя японские законы в сем отношении, кажется, несправедливые и унижают торговое сословие, но богатство возвышает оное. Следовательно, когда чудодейственная сила золота и в Японии уже, где законы наблюдаются строго и со всею возможною точностью, берет иногда верх над ними, то мудрено ли, что нет ничего такого, чего бы нельзя было в Европе сделать посредством денег!
6. Ремесленники. Малопросвещенные японцы, кажется, не знают еще различия между состоянием ремесленника и художника, или, если угодно, артиста, и потому-то у них писатель картин с красильщиком домов, архитектор со строителем заборов, ваятель с медником и т. п. принадлежат к одному и тому же состоянию граждан. Нравы и преимущества их в обществе почти те же, коими пользуются купцы, еще с той разностью, которая происходит в пользу сих последних от их богатства.
7. Земледельцы и работники. Они составляют последний класс свободных людей в Японии. К сему состоянию принадлежат все те, которые должны доставить себе пропитание, нанимаясь в работу к другим, ибо в Японии такое многолюдство, что кто имеет хотя клочок земли, тот уже сам ее не обрабатывает, а нанимает других, вовсе ничего не имеющих. В караул к нам хаживали солдаты, которые имели у себя огороды; они их не обрабатывали, а нанимали для сего работников; сами же, в свободное от должности время, ходили на охоту и продавали свою добычу. Матросы принадлежат к сему же классу людей, который японцы называют фякшо-сшто: сшто значит люди, а фякшо – работающие, т. е. рабочие люди. Вообще же людей низшего состояния, как то: купцов, ремесленников и проч. они называют мадзино-сшто. Если сие выражение литерально перевести, то будет оно значить уличный народ, т. е. народ, на улицах толпящийся.
8. Последний класс японских подданных составляют рабы, находящиеся в собственности господ. Сие униженное состояние людей происходит от пленников, в старину взятых в Китае, Корее и проч., и от детей, продаваемых в рабство своими родителями, к чему понуждает их крайняя бедность, лишающая сих несчастных всех средств вскормить их. Таковая продажа детей и поныне употребительна. Что же принадлежит до пленников, то закон брать их в рабство с тех пор отменен, как японцы истребили у себя христианскую веру; теперь у них постановлено держать пленников в вечном заключении согласно с самым древним их законом. От сего они получают ту пользу, что пленные обращением (общением) с жителями не могут ввести в народ своей веры и чужих обычаев и нравов. Рабы находятся в полной власти своих господ.
Я не мог у знакомых наших японцев добиться толку, какой класс составляют чиновники, которые не из дворян, т. е. медики, ученые и младшие дети дворянские. Они нам говорили, что они почтенные в обществе люди, имеют своим чинам приличные названия, но особенного класса для них нет. Мы знаем только, что их ученые и лекари носят по сабле и кинжалу, как и все чиновники, и обращаются с ними фамильярно; а имеют ли они какие гражданские чины или сравнение с ними, японцы не могли нам объяснить. Они нам сказывали только, что первый медик из двухсот лекарей, при светском императоре находящихся, достоинством чина равен матсмайскому губернатору.
Японцы говорят, что их законы подобны железной пирамиде, которой ни климат, ни бури, ни время сокрушить, ни даже изменить не могут. Правительство их видит многие весьма важные недостатки в своем законодательстве, из коих главнейший есть жестокость в наказаниях, но страшится переменить оное вдруг, а делает это постепенно и весьма медленно. Такая боязнь происходит оттого, чтоб не привести древних государственных постановлений в презрение у народа и чрез то не приучать его к переменам в законах, дабы от сего не произошло в нем желания оставить коренные свои нравы и обычаи и принять другие. Сия склонность в народе, по мнению японского правительства, может быть весьма пагубна для государства, ибо она в состоянии произвести в политическом устройстве империи переворот, могущий подать повод к междоусобной войне, а наконец, и к порабощению всего государства какой-нибудь чужой державой. Вот причина, заставляющая японское правительство держаться древних своих законов, сколь, впрочем, они ни жестоки.