Записки кинорежиссера о многих и немного о себе
Шрифт:
В эту картину пришло очень много хороших актеров. Там была Вера Титова, в которую Володин влюбился в городе Пермь, и она была героиней его первой пьесы «Фабричная девчонка», Паша Луспекаев, еще кое-кто. Они все любили Володина и с удовольствием шли сниматься к нему. Но это мало что дало, картина провалилась. Ее не приняли. Володин ее тут же переснял, он снимал очень быстро, и оставались деньги переснимать какие-то эпизоды.
На самом деле это мог бы быть замечательный тонкий фильм-сказка. Но не стал…
Это тот случай, когда я в первый и последний
Все они приходили на «Ленфильм» и были представлены Александру Моисеевичу Володину. Он топал ногами и кричал:
— Нет! Это не то! Вы саботируете, вы не хотите найти красивую женщину! Это совершенно не то!
— Александр Моисеевич, тогда вы ищите красивых женщин. У вас свой взгляд на понятие «красивая женщина», у меня свой.
Но дело в том, что он был не режиссер. Он не понимал, что это не характеры, это просто изображение красивых женщин.
— Хорошо, — говорит он, — вы саботируете, а я приведу вам красивую женщину!
И приводит! Мало того, что она была малосимпатичной особой, у нее еще был глубокий шрам на левой щеке после какой-то челюстно-лицевой операции, и все лицо было искорежено.
— Вот это — красивая женщина?
— Да! Я вчера с ней познакомился!
Он познакомился с ней где-то в картинной галерее, потом они пошли в ресторан, посидели, поговорили.
— Она потрясающей души человек!
Это была такая логика драматурга, в отличие от логики режиссера. Как драматург он был прав, я верю на слово, что она была очень глубоким человеком, очень ранимым, очень интеллигентным, очень душевным. Но в кино это просто изображение очень некрасивой женщины, да еще с травмой лица.
— Александр Моисеевич, так мы не договоримся! — говорю я.
Тогда он пишет распоряжение уволить меня с картины за саботаж.
Но Генденштейн ему говорит:
— Саша, вы не можете писать распоряжение! Распоряжения и приказы пишу я, потому что я директор картины!
А у меня была очередная сессия в институте, и был повод мягко уйти… я и ушел.
Второй раз мы встретились в Сочи, где я снимал картину «Приключения принца Флоризеля», а он гулял с маленькой дочкой. Он был трогателен и добр, как будто бы ничего не случилось между нами…
Одна из тысячи
Помню, как снимался фильм Хейфица «Салют, Мария», громадный фильм с девятью киноэкспедициями, с поисками героини по всему Советскому Союзу. Мы перебрали не менее пятидесяти актрис. Десятка полтора — два прошли через кинопробу. Одну из них утвердили, начали снимать — и поняли, что с этой героиней будет провал. Хейфицу пришлось извиниться и продолжить поиски. Всех перебрали. Осталась одна актриса, о которой мы говорили Хейфицу, он ее не знал. Актриса из Киевского русского драматического театра. Мы с Кривицкой ее видели в «Варшавской мелодии» и были уверены в ней. По всем параметрам она подходила.
— Давайте попробуем?
— Давайте попробуем!
Я полетел в Киев, и мы долго сидели у Ады Роговцевой дома. Я уговорил ее поехать на пробы и вместе с ней прилетел в Ленинград. Хейфиц снял пробу и понял, что это та актриса, которая ему нужна. Но в результате она неожиданно сказала, что не будет сниматься, у нее возникли сложности — была целая группа людей, которые призывали к «национальному самосознанию»: мол, русские фильмы, не надо тебе сниматься у москалей, ну и всякое такое…
Опять мне пришлось ее уговаривать довольно долго: неделю-две. Уговорил. Она приехала. Мы начали снимать, и все шло гладко, бодро. Хейфиц был счастлив, все вокруг были довольны. И Адочка была рада, мы шли ей навстречу, снимали, когда она могла, потом поехали в Киев, чтобы она могла играть в театре, а днем сниматься. Все это было, все это было…
Эта картина была хорошо принята в советских городах, на советском экране и она отвечала всем требованиям времени.
Потом я снимал Аду у продюсера Жигунова в фильме «Ниро Вульф и Арчи Гудвин» в одной из новелл. Она никогда не забывала передавать мне приветы, когда приезжала в Ленинград на творческие вечера:
— У меня здесь есть друг — Женечка Татарский!
Я с ней дружу до сих пор и испытываю самые нежные чувства.
И только много лет спустя… Как-то раз она мне сказала:
— Женя, если можешь, помоги…
Она тогда просила за дочку. Дочка тоже актриса, и что-то неудачно у нее складывалось, тогда все обнищали на Украине, надо было помогать.
И вдруг горько-горько добавила:
— …Если бы ты знал, что ты сделал, когда меня уговорил сниматься в «Салют, Марии»!
— Что? Что я сделал? — испуганно спросил я.
— Не ты сделал, а сделала я…
— Что?
— Аборт!
— Ты с ума сошла!
— Да не с ума я сошла, а тогда, я просто тебе не говорила, я должна была родить Катьку, но ты меня уговорил сниматься. И мне пришлось сделать аборт…
Вот это был поступок! Это был гигантский поступок! А когда была премьера «Салют, Марии» в Киеве, то окружение Адочки воспринимало этот фильм как предательство с ее стороны. Для них это не был ни героизм, ни замечательная работа театральной актрисы в грандиозной картине большого режиссера.
Прыгай, трус!
В той же картине снимался испанец: роль Пабло играл Анхель Гутьерес. Он был театральным режиссером, и к тому времени, когда его пригласили сниматься у Хейфица, он был режиссером театра «Ромэн» в Москве. Я с ним познакомился в коридоре театра «Ромэн», когда он кричал на Николая Сличенко: