Записки конструктора-оружейника
Шрифт:
Беседы с инженерами-испытателями полигона, как правило, давали возможность глубже вникнуть в «кухню» конструкторских идей, доработок, взаимоотношений. Общение с ними всегда было полезным. Это я хорошо усвоил, еще работая над доводкой и испытанием своего первого образца.
А какова судьба моего пистолета-пулемета? Сейчас этот опытный образец находится в Ленинграде, в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи. Он дорог мне по-прежнему как первенец моей конструкторской деятельности, как дитя, рожденное в немалых муках, в сложнейших условиях военного времени.
И
— Над чем будешь работать дальше?
— Если не возражаете, продолжу работу над ручным пулеметом.
— Что ж, пулемет так пулемет. Конкурс на его разработку объявлен еще в прошлом гаду. Только учти, к образцу предъявляются самые высокие требования. Над созданием его работают многие конструкторы. Соревнование будет жестким.
Владимир Васильевич поднялся, подошел к карте, висевшей на стене.
— Полагаю, тебе лучше работать в Ташкенте. В Среднеазиатском военном округе тебя уже знают, относятся благожелательно. Так что командируем туда, откуда призывался в армию. Не возражаешь?
Так я включился в очередной конкурс, чтобы довести до конца то, что мы с Женей Кравченко начали еще в депо станции Матай: параллельно с созданием пистолета-пулемета изготавливали и ручной пулемет. Его «полуфабрикат» я привез в Алма-Ату и, насколько это было возможно, вел доработку в учебно-производственных мастерских Московского авиационного института. Однако доработать образец не удалось, поскольку все силы отдавались на доводку пистолета-пулемета.
После прибытия из Москвы в Ташкент меня определили на одну из баз Среднеазиатского военного округа в Узбекистане. В помощь распоряжением командующего выделили несколько высококвалифицированных специалистов-рабочих, обеспечили помещением, инструментами, материалами. К моей работе было проявлено огромное внимание. Такое отношение тем более ценно, что происходило все это в военное время, в пору, когда на счету был каждый человек.
О большой поддержке, оказываемой молодому конструктору командованием округа в его работе над образцом, свидетельствует, например, такой факт. 10 ноября 1943 года начальнику отдела изобретений Наркомата обороны СССР В. В. Глухову было отправлено письмо за подписью начальника отдела боевой подготовки САВО. В нем, в частности, говорилось:
«Сообщаю, что согласно заданию Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления Красной Армии конструктор Калашников М. Т. изготовляет на базе... заводской образец ручного пулемета по сделанному им самим образцу. Представленный им первый образец был рассмотрен и признан вполне отвечающим тактико-техническим требованиям.
Срок готовности второго образца — 15 декабря 1943 года. По проведении предварительных испытаний тов. Калашников будет командирован к вам с образцом для окончательного заключения.
Прошу санкционировать оплату расхода по изготовлению второго образца приблизительно 2000 рублей и выплату зарплаты конструктору Калашникову из указанного вами расчета».
Разрешение В. В. Глухова последовало незамедлительно — телеграфом: «Оплату образца Калашникова и выплату жалованья полторы тысячи месяц санкционирую
Хотя я и был в то время старшим сержантом срочной службы, но числился уже профессиональным конструктором. И понятно, что не мог прожить на одном энтузиазме, «святым духом». Требовалось питание, нормальное снабжение продуктами, исходя, естественно, из мерок военного времени. Потому мне и установили временное денежное содержание.
Работали над ручным пулеметом увлеченно, не замечая смены суток. Слесарь по фамилии Кох отделывал каждую деталь с какой-то особой любовью, а на штампованном прикладе даже выполнил гравировку, что на боевом оружии обычно не делается. Так что довели образец раньше отпущенных нам трех месяцев, изготовив несколько экземпляров пулемета.
Доложили о готовности по инстанции. Вместе с инспектором отдела изобретательства М. Н. Горбатовым, о котором я уже писал как о человеке, горячо болевшем за состояние изобретательской и рационализаторской работы в войсках округа и немало сделавшем для ее развития в военные годы, мы выехали на полигон.
Дорогу из Москвы на полигон я теперь хорошо знал. Поэтому мы убыли туда самостоятельно. Но вот на пути от станции непосредственно до места нам довелось пережить немало неприятных минут. Вышли из вагона ночью. На улице свирепствовала метель. Надо было преодолеть несколько километров по пешеходной тропе. В ясную солнечную погоду пройтись по ней — одно удовольствие. А тут — снежная круговерть. У нас еще с собой солидный ящик с грузом образцов. Сняли с себя ремни, обвязали ящик и потащили его волоком. Другого выхода не было. Пока добрались до контрольно-пропускного пункта, буквально выбились из сил.
Утром начались испытания образцов. На конкурс представлялись три отличающихся друг от друга пулемета — В. А. Дегтярева, С. Г. Симонова и мой. Они дошли до финальной части соревнований. Не буду рассказывать о всех подробностях полигонных испытаний. Скажу лишь, что мой образец не выдержал экзамена. Комиссия сделала вывод: он не имеет преимуществ перед принятыми ранее на вооружение армии изделиями. Так и ручной пулемет стал достоянием музея.
Неудача, признаться, крепко ударила меня по самолюбию. Не легче было и оттого, что конкурсная комиссия не одобрила тогда и образцы многоопытного В. А. Дегтярева; что не выдержал в дальнейшем испытаний и сошел с дистанции симоновский пулемет. Предстояло основательно разобраться, в чем корень моего очередного поражения.
Мне тогда кое-кто уже «любезно» советовал заняться чем-либо другим, а не оружие конструировать. Удрученный, слушая эти «товарищеские» голоса, я и сам стал сомневаться в способности сотворить что-нибудь путное. Плохо спал несколько ночей. В этом взвинченном состоянии меня и застал приехавший в командировку на полигон В. В. Глухов.
— Пойдем прогуляемся немного, — пригласил Владимир Васильевич. — Мне надо тебе кое-что сказать.
Я готовился к разносу, к самым суровым выводам. Начальник отдела изобретательства наркомата всегда говорил правду в глаза, какой бы горькой она ни была, отличался принципиальностью в оценке работ конструкторов, какие бы заслуги они ни имели. А что можно было ожидать мне, молодому конструктору, который потерпел вторую кряду неудачу?