Записки морфа
Шрифт:
— Ой! — взвизгнула сестра. Я разлепил глаза и посмотрел на Сашку. Она стояла, прижав ко рту ладошки и вовсю пялилась на меня широко открытыми глазами. Не понял, у меня что, рога выросли или на лбу что-то написано?
— Гутен морген, Саня, — чихнув, поприветствовал я замершую в ступоре братомучительнуцу. На полном автомате откинув упавшие на лицо длинные светлые волосы, продолжил: — Мясо не пережарь.
— Ага, — потерянно кивнула та, закатила глаза и съехала вниз по стеночке.
— Эй, Сашка, ты чего? — бросился я к сестре, решившей поваляться на полу, но зацепившись взглядом за отражение, маячившее в зеркальных дверцах встроенного в стену шкафа, остановился. — Охрене-е-еть…
*****
— С-с-сиськи, — слово,
Из зеркала на меня глядела высокая, под два метра, белобрысая девица со спортивной фигурой, вороньим гнездом из спутанных длинных волос на голове и Сашкиным личиком вместо моей физиономии. Тут нижняя челюсть зеркальной блондинки провалилась к паркету, а взгляд полубезумных глаз метнулся к мужским боксерам.
— А-а, ы-ы, — прохрипела девка в зеркале, не обнаружив в труселях искомого. — Не хочу, б…*.
От осознания, что грудастая девчонка в зеркале — это я, мне стало плохо и захотелось последовать примеру сестры, составив ей компанию. Идея отрубиться и поваляться на полу выглядела не такой уж плохой. Может быть, за время бессознательного состояния дурной сон с блондинкой в мужских трусах развеется? Хотелось с разгону удариться головой об стену, только бы этот кошмар прекратился. От истерики спасло только то, что последние дни я подспудно готовился к какому-нибудь сюрпризу. Сколько верёвочке не виться…
— Ты кто? — очнулась сестра.
— Конь в пальто! — рявкнул я во всю глотку. Получилось, конечно, не очень, тембр голоса сильно изменился и эффект был не тот. Грозный рёв в женском исполнении отдавал дешёвой комедией.
— Лёша? — стакан водки Сашке определённо бы не помешал, видок у неё был непередаваемый, даже после удара пыльным мешком по голове выглядят куда как веселее. — Что с тобой произошло?
Что со мной произошло? ЧТО СО МНОЙ ПРИЗОШЛО!? Она, что издевается? Сисек не видит? Я схватил Сантиллу за грудки и вздёрнул на ноги, жалобно хрустнуло порванное домашнее платье.
— Ослепла? Совсем не видишь? — сестра поморщилась от крика и брызг слюны в лицо.
— Успокойся, ничего страшного не случилось, — неожиданно спокойно сказала она и захихикала.
— Да-а? — саркастически протянул я.
— Да, — Сашка сорвалась на хохот. — По крайней мере, ты не йома. Остальное переживём, — с трудом остановившись, сказала она, после чего подмигнула и весело продолжила. — Мама всегда хотела вторую девочку!
— САША! — зверея, прошипел я.
В зеркало я не смотрел, но видимо перекосило меня изрядно, так как сестра нервно булькнула и свалилась с новым приступом смеха. Весело ей, посмотреть бы на неё, если бы она утром обнаружила у себя в стренгах мужское достоинство вместо того, что полагается иметь женщинам. Мне было совсем не до смеха, чужая радость больно била по душе.
— Ой, не могу, как представлю тебя в платье или мини юбке. От одного твоего вида все секс бомбы удавятся от зависти!
— Замолчи, — хлёсткая пощёчина остановила веселье. За всю жизнь это был первый раз, когда Сашу ударил брат. Думаю, он же последний, мне самому было не по себе от применённого способа приведения человека в чувство.
— Валерьяночки принести? — потирая щёку, спросила сестра? — Ещё раз тронешь меня…, - взгляд у неё стал злым и колючим.
— Выдерешь мне лохмы и выцарапаешь зенки? — перебив Сашку, разозлившись, спросил я. Та молчала, буравя меня своими буркалами. До нашей принцессы постепенно доходило, что палка оказалась несколько перегнутой. В глазах сестры отразилось чувство вины, но мне было глубоко по барабану. Захочет извиниться — извинится, себя виноватым я не чувствовал. — Отойди!
Громкий удар двери ванной об дверную коробку отгородил меня от мира. Не снимая трусов, я забрался в душ и включил холодную воду. Мысли и чувства исчезли, будто кто-то щёлкнул выключателем, в голове царила пустота, никакой раздражитель не мог прорваться через глухую стену отчаяния, окутавшего меня. Постояв пару минут под ледяными струями, я уселся на поддон, подтянул к подбородку колени и задумался. Мне всегда хорошо думалось под дождь и шум падающей воды, чем холодный душ отличается от дождя? Хандра была прогнана и растоптана временная беспомощность. Мысли пробили возведённую стену и крутились вокруг обстоятельств, приведших меня к сему неприятному (слабо сказано) казусу. Ежу понятно, что оным оригинальным способом сказались последствия излучения Станции. Нельзя говорить, будто изменения связаны только с происшествием, имевшим место на Лотяновской даче. Скорее всего, тот луч послужил неким катализатором и спусковым механизмом для копившихся в организме генетических изменений. Что ни говори, а под излучением чёртовой инопланетной банки я был множество раз. Вспомнить тот же приют — там мы, зимой, не ходили в бомбоубежище, потому что проще было замёрзнуть на морозе, чем добежать до него. Директриса и власти, то ли не озаботилась, то ли совсем забыли о зимней одежде для сирот и сотни детей, кутаясь в одеяла, во время "налётов" оставались в комнатах. Куда нам было бежать? Крыша и стены смягчали воздействие, никто не умирал, "узкими" лучами тогда она не "колотила". Проносило — и ладно. Вернувшись домой, мы тоже не всегда прятались под землю, особенно ночью и во время отсутствия родителей. Год в приюте отбил у нас страх перед небесной угрозой. Чего греха таить, сестра и я не один десяток раз удивлялись долгому отсутствию у нас способностей чебадов. Младшее поколение Беровых можно было причислить к рекордсменам — столько времени провести под открытым небом и не заработать метаморфизма… дождались. В каком бы шоке я не находился, но трезво мыслить не разучился. Полную смену облика, тем паче пола, нельзя отнести к классическим явлениям полиморфных способностей человека. Смена пола выбивается из ряда признаков, свойственных демонам-йома. Со всеми зубами, щупальцами, когтями и ядовитой слюной, они остаются самцами или самками, хромосомный набор у всех остаётся неизменный. Точнее сказать, оставался. Если весть зеркальному отражению, коленям, упёршимся в груди третьего размера и отсутствию между ног мужского первичного полового признака, то "игрек"-хромосома обрела вторую ножку и показала мне неприличный жест. Откинутые со лба мокрые волосы шлёпнули по спине. Почему мне, почему неприличный жест не показали Васе Пупкину? За что мне такая карма?
Дверь в ванну затряслась от мощного барабанного стука.
— Лёша! Лёша, открой! Лёша, ты слышишь меня?
Сашка, какого чёрта ей надо?
— Лёша!
Ого! Сестрица разошлась не на шутку, от сильного удара ногой по деревянной поверхности дверного полотна побежали продольные трещины, одна из наборных секций с треском вылетела и врезалась в противоположную стену. В образовавшейся дыре тут же нарисовалась встревоженная физиономия одной переполошенной амазонки. Это она может — деревяшки ломать, папа не зря отдал нас в третьем классе на воспитание инструктору по рукопашному бою. Фёдор Силантиевич, сухонький мужичок, отвечавший за физическую подготовку сотрудников конторы, в которой работали отец с мамой и занимавшейся отшибанием рогов у врагов государства Российского, скептически оглядел худосочных "новобранцев", покряхтел для порядку и взялся за наше физическое воспитание. Глядя на отца, ещё несколько сотрудников привели в спортзал своих отпрысков. Наставник не стал разоряться, что его превращают в воспитателя детского сада, вместо этого плотно занялся "ясельной" группой. За долгие годы тренировок ломать кирпичи и челюсти Сашка научилась, правда искусство мордобоя, скажем так, не афишировалось, все заморочки, связанные с силовыми решениями, успешно разруливались младшим братом и его кулаками. Ломать челюсти и объяснять оппонентам их неправую точку зрения и позицию, он умел куда как лучше, а свои воззрения доводил доходчивее. Саша же слыла белой и пушистой, давя всех авторитетом и тенью младшего брата, который во всём слушается старшую сестру. Ага, пугало на верёвочке, карманный цербер.
— Стучи и тебе откроют, — буркнул я, открыв дверцу душевой кабинки.
— Ты живой, — раздалось с той стороны. Лицо исчезло, его место заняла рука крушительницы дверей. Нащупав замок, рука повернула фишку, щелчок, поворот ручки и на пороге нарисовалась бешеная Александра. — Чего молчал, я уже не знала чего и думать. Всякая дрянь в голову лезет. Думала уже, что ты вены себе вскрыл! — тут же накинулась она с обвинениями в долгом молчании.
— Задумался, чего всполошилась? Живой я.
— Ага, ты на часы смотрел?
— Где у нас в ванной часы? Я их тут не вешал, папа тоже, может вы с мамой в бельевой корзине заныкали?
— Не кипятись, пойми, с того момента, как ты заперся, пролетело больше часа. Я тебе кричу, ты не отвечаешь, стучу — ноль внимания, что я должна была думать?
— Всё, что угодно, только не это!* — ответил я фразой из старого советского фильма.
— Ну-ну, намылся? Нет? Так и будешь в трусах сидеть?
— Вот язва, чего прицепилась? — я встал, снял боксеры и закинул их в стиральную машинку.