Записки наемника
Шрифт:
У сержанта странная фамилия – Сичкарь. Он – молдаванин. Каждое слово, произнесенное им, напоминает об этом.
В процессе «короткой встряски» перед строевыми занятиями в поле мы буквально обливаемся потом. В течение двух часов повторяем непрерывно «ежедневную зарядку» с некоторыми нововведениями Сичкаря. От падения во время двадцати прыжков на корточках меня спасает только то обстоятельство, что я в задних рядах. Это позволяет делать прыжки кое-как, не с полной отдачей. Наконец, «встряска» заканчивается, и я с надеждой думаю о том, как подставлю голову под тугую струю воды из-под крана… Но что это? Боже мой, чего еще хочет от нас этот молдавашка?
Внутренний голос подсказывает мне, что круговой маршрут, по которому мы бежим, должен иметь столько же спусков, сколько подъемов. Я с жадностью глотаю воздух пересохшим ртом… Не могу считать, чтобы бежать в ногу с остальными. Если мне и удается вдохнуть воздух, набухший язык не в состоянии шевельнуться, чтобы произнести хоть одно слово. Ноги шлепают по раскаленному асфальту дороги, как автоматы… Нас неотступно преследует дьявольский голос Сичкаря, требующий, чтобы мы бежали еще быстрее.
В начале одного из спусков Сичкарь приказывает прекратить бег и перейти на быстрый шаг. В конце спуска, как только начинается подъем, – снова бегом. Сичкарь придумал новый порядок: бежать километр, идти быстрым шагом минуту, и всегда бегом на подъеме. Когда же этот сумасшедший намерен остановиться? Четвертый спуск. Может быть, он остановится здесь? Я не могу бежать в ногу с остальными. Это только в школе я мог быть сильнее всех. Здесь – нет. Впереди новый склон. Мы идем шагом. Слава Богу! Я больше не выдержу… Спазмы в животе – и завтрак на обочине дороги…
– Из строя не выходить! Не останавливаться! – слышу я приказ Сичкаря.
Я готов убить его. Мы снова бежим. Ноздри у меня, кажется, сейчас загорятся. Сквозь слезы почти ничего не вижу. Должен же он когда-нибудь остановиться! Его голос доносится до моего сознания откуда-то издалека, с расстояния нескольких километров. Кто-то наступает мне на каблуки, я с трудом удерживаюсь на ногах. Подъем настолько крутой, что дорога, кажется, идет прямо наверх. До конца остается всего несколько шагов… У следующего барака я должен остановиться, больше нет никаких сил. Я остановлюсь – иначе… Еще немного вперед… Ну вот, теперь и все… Шесть спусков, шесть подъемов – десять км.
Я дрожу и едва перевожу дыхание. Одна нога подергивается… Сичкарь что-то говорит. Муть перед глазами немного проясняется. Не могу поверить тому, что вижу собственными глазами: Сичкарь даже не дышит тяжело! Он, в сущности, почти не вспотел. Улавливаю его последние слова: «…и не нажирайтесь за завтраком. Все, кто закончили этот бег, примут участие в физическом испытании в тринадцать тридцать. Кто выдержит и это испытание, начнет заниматься парашютными прыжками со следующего понедельника». Что такое? Теперь только я замечаю, что от первоначального состава группы осталась какая-нибудь треть.
Поскольку нас проверяют индивидуально, между отдельными видами испытаний остается время передохнуть. Я проделываю упражнения, но прыжки на корточках забирают остатки сил. Опасаюсь, что бега на десять километров не выдержу.
Недаром я опасался! После очередного спуска и подъема в ногах нет почти никакой координации. Кислород и кровь почти не достигают мышц и суставов. Пройдено почти три подъема и три спуска. Впереди еще один подъем. Если бы только удалось преодолеть его… Я как бы плыву… Единственное, что я ощущаю, невероятный шум в ушах. А что это за черная масса впереди меня? Я протягиваю руки по направлению к ней. Боль. Боль в ладонях, в запястьях рук, в голове. Оглядываюсь. На дороге царит странная
Двойная норма! Я чувствую себя так, будто бежал всю свою жизнь и не научился бегать. Теперь я бегу вверх по деревянной лестнице на вышку высотой в девять этажей. Ремни парашютного снаряжения стягивают ноги и давят на плечи, а спереди бьет по коленкам макет резервного парашюта. Я молю Бога, чтобы находящиеся впереди меня четыре человека взбирались помедленней по лестнице… добравшись до верхней площадки, парень, который бежит первым, входит в ящик, изображающий фюзеляж самолета. Я жду на ступеньках. В каждой руке у меня – конец стропы. Обычно от задних ремней стропы идут к куполу парашюта, а здесь они кончаются пружинными карабинами. Поднимаюсь еще на две ступени и теперь вижу большой ящик – фюзеляж с двумя дверями, ведущими к маленьким ступенькам на высоте десяти метров от земли. Один из бежавших впереди меня исчезает в проеме двери, другой движется по направлению к противоположной двери.
Я наверху. Я в ящике. Смотрю на спину идущего впереди. Инструктор наклоняется и подтягивает к себе две стропы со стальными кольцами на концах. Сейчас мне не видно, но я знаю, что другие концы строп прикреплены к ролику на ходовом тросе. Инструктор цепляет кольца за карабины, которые держит в вытянутых руках находящийся впереди меня человек.
– Подходи к двери! – командует инструктор. Человек приближается к двери – и сразу же слышится окрик инструктора:
– Номер по списку?
После секундного колебания человек отвечает:
– Номер по списку шестой, товарищ сержант.
– Прыгай!
Человек в проеме дергается вперед, но в последний момент хватается за дверь и останавливается. Он не прыгнул.
– Номер шестой, отойди от двери! Номер шесть, ты хочешь быть парашютистом?
Кивок головой.
– Это возможно только в том случае, если ты прыгнешь, номер шесть, – продолжает инструктор теперь уже спокойным тоном, не отводя глаз от стоящего перед ним человека в снаряжении.
– Не бойся, что ты ушибешься, номер шесть. Возможность того, что ты ударишься о землю, исключена. Оборудование имеет многократный запас прочности. Ты будешь прыгать? Хорошо. Подходи к двери. Прыгай!
Рывок вперед и… снова остановка. Человек шепчет:
– Я не могу… Не могу… Толкните меня… Инструктор схватывает стропы и отталкивает человека от двери. Подойдя к нему, кричит:
– Десантура! Черт бы тебя побрал! Сухопутная курица, да ты и выглядишь, как курица, и пахнешь как курица! Ты навсегда останешься курицей! Пошел вон отсюда, пока вонь твоя куриная не провоняла нашу вышку. Сними с себя снаряжение. Оно предназначено для мужчин, а не для маменькиных сынков, вроде тебя. Вон отсюда!
Человек плачет. Каждое слово инструктора для него – удар хлыстом.
Инструктор поворачивается ко мне:
– Ты собираешься прыгать?
– Так точно, товарищ сержант.
После такой сцены я, кажется, прыгнул бы безо всяких строп прямо в горящий мазут…
Инструктор цепляет кольца за карабины и выдергивает стропы из моих рук.
– Подходи к двери!
Я медленно подхожу к двери и встаю так, чтобы носок правого ботинка высовывался со ступеньки наружу. Ладони прижимаю к стенке ящика-фюзеляжа. Ноги слегка согнуты в коленях, левая – готова к толчку. Смотрю вниз. Вижу сидящего на ящике оценщика. В руках у него открытый журнал. Он будет ставить баллы за мой прыжок. Слева от него кто-то выполняет очередные прыжки на корточках.