Записки натуралиста

Спангенберг Евгений Павлович

За годы наших совместных путешествий я оценил все достоинства лайки. Эту умную, выносливую собаку можно назвать жемчужиной нашего Севера и ею гордиться. Пес шел на любую дичь и легко осваивал незнакомую охоту. В горах Гаудик находил и поднимал уларов, кавказских тетеревов, на озерах ловил нелетных утят, заставлял подниматься на крылья взрослых уток, а на Сырдарье — фазанов. Он отыскивал дичь не хуже легавой собаки.

Увлекался пес охотой до страсти, но и мне помогал собирать для коллекции птиц и зверушек. Зато к себе и к своей работе требовал уважения. Обидишь его, — пес долго не может простить обиды. Но любил и ценил собаку я не только за эти качества. Гау-дик был не просто исполнительной собакой, но моим помощником и другом. Он

старался помочь во всем, на что былхпособен. Какое, например, ему дело до всевозможных маленьких птичек. Ведь до того момента, как попасть ко мне, он был охотничьей собакой и прекрасно знал, что такое дичь. Прочие обитатели наших лесов и полей его мало интересовали. Но это было только вначале. Собака видела, что время от времени ее новый хозяин стрелял маленьких птичек и бережно укладывал добычу в коробку.

И вот однажды вскоре после того, как я добыл дятла, лес вдруг наполнился веселым лаем. Я поспешил туда, где лаял Гаудик: ведь он никогда не лаял напрасно. Но в этом случае я ошибся — Гаудик лаял не на дичь, а на дятла. «Да ты что, совсем одурел?» — с досадой обратился я к собаке. Лай прекратился, Гаудик виновато смотрел на меня. После этого случая пес не лаял на то, что не принято считать дичью, и лишь отыскивал застреленную добычу. В другой раз Гаудик подбежал ко мне, когда я, опустившись на колени, тщательно рассматривал гнездо маленькой птички. «Гнезда искать надо, — обратился я ко псу, указывая на гнездо рукой. — Ну-ка, подай голос!» Исполняя приказание, собака пролаяла два раза, сделала это как-то бессознательно и смотрела мне в руки, как будто я держал в них лакомый кусок. «Да нет у меня ничего, — поднес я к собачьему носу пустые руки. — Когда гнездо найдешь, тогда голос подавать надо — понял?» Собака с недоумением посмотрела на меня и еще раз обнюхала гнездышко. «Ничего не понял, дурак ты этакий!» — ласково потрепал я своего любимца и пошел дальше. На другой день — трудно поверить этому, но Гаудик нашел гнездо маленькой птички, лаем привлек мое внимание и, тыча носом, указал на куст, где находилось гнездо с яйцами. «Неужели мог понять?» Растерянно переводил я глаза с гнезда на собаку и обратно. Гаудик задорно лаял на куст и на меня, как будто стараясь показать, что ему все понятно. Тысячи гнезд осмотрел я позднее, пользуясь услугами собаки. Нашел я благодаря псу такие гнезда, которые ранее не попадали в руки ученых.

Расскажу еще об одном случае, ярко характеризующем моего четвероногого друга. Как-то я услышал лай собаки. «Что там еще такое, — подумал я, всматриваясь в мелкий кустарник, расположенный метрах в семидесяти от меня среди мокрого луга. — Небрежно лает, наверное напутал», — соображал я, оставаясь на месте. Откровенно говоря, уж очень не хотелось тащиться назад через сырое место. Но Гаудик появился на краю зарослей и явно показывал, что он нашел что-то и ждет хозяина. «Ну что тебе?» — с некоторым раздражением обратился я, подойдя к собаке. Тогда он привел меня к заросли и показал задушенного грызуна — полевку. Может быть, нужно, — так бери, — выражали живой взгляд глаз собаки, поза, весь вид. «Ну что же, пригодится», — забывая, что передо мной не человек, а собака, сказал я и сунул полевку в сумку.

Вот какой был Гаудик! Сообразительный, веселый и преданный мне всем своим собачьим сердцем, он действительно был надежным другом. Именно в таком друге вы остро ощущаете нужду, как только отрываетесь от цивилизованного мира и подолгу в одиночку скитаетесь среди природы.

НЕИЗВЕСТНЫЙ ДРАТХАР

— Где бы мне достать хорошего дратхара? Нравится мне эта порода, — обратился ко мне на перемене между лекциями мой приятель Нестор Григорьевич.

— Это зачем? На что тебе какой-то дратхар понадобился? — неодобрительно спросил я. — Мало тебе своих хороших собак. Заведи сеттера или лайку, их работу мы знаем. А то дратхара! Будет ли еще дратхар работать в наших условиях?

Надо сказать,

что в то время собак этой породы только начали завозить к нам, и мы имели смутное представление об их полевых способностях.

— Не понимаешь ты ничего! — с сожалением пожал плечами Нестор Григорьевич. — Ты работы дратхара не представляешь: ведь это единственная универсальная собака. Она и стойку превосходно держит, и зайца гоняет с голосом — одним словом, это то, что «во как!» — Нестор показал на горло — необходимо городскому охотнику. Не могу же я в городских условиях и гончака, и легавую, двух собак сразу держать!

— Вероятно, ты прав, только не нравится мне это модное увлечение. Многие наши охотники дратхаров сейчас заводят, и ты в том числе.

— Да ты собак этих, наверное, и во сне не видел, не снились они тебе! — ни с того ни с сего кольнул меня Нестор Григорьевич. — Дратхар, дратхар, а сам о них никакого понятия не имеешь. Критик нашелся!

— Что значит не видел, понятия не имеешь? Представь себе, видел! — возразил я.

Характер разговора, тон Нестора Григорьевича мне, признаться, был неприятен. Дымит своей махоркой и ни с того ни с сего говорит дерзости.

— Да и что, собственно говоря, может привлечь в собаках этой породы? Здоровенные, как хорошая лошадь, съедают больше, чем четыре другие собаки, вниз, как мочала, усы свисают, слюни текут. Такая собака мне старую швабру напоминает.

— Как это швабру?!

— Да так, швабру, да при том старую швабру! — с насмешкой ответил я.

Не знаю, чем бы закончился наш разговор, если бы не звонок. Он напомнил, что перемена закончена.

— А я все-таки купил дратхара! — несколько месяцев спустя сообщил мне Нестор Григорьевич. — Правда, родословной достать не удалось. Собака недавно привезена, но экстерьер замечательный, хоть на выставку, и работает неплохо. По зайцу попробовать еще не успел, но по тетеревам стойку хорошо держит. — И Нестор Григорьевич выпустил изо рта целое облако табачного дыма.

— И, знаешь, на редкость послушная и воспитанная собака, — продолжал он. — Каждое слово, каждое требование, как закон, выполняет. Скажешь: «Дай правую лапу» — дает правую. «Левую дай» — дает левую. Даже заднюю ногу давать умеет.

— Зачем же заднюю? — желая подразнить Нестора Григорьевича, задаю я вопрос.

Но на этот раз мой приятель был в благодушном настроении и ответил спокойно.

— Конечно, не нужно! — попыхивая цигаркой, улыбнулся он. — Просто хорошая дрессировка видна. А впрочем, что говорить! Известно же, что каждый кулик хвалит свое болото, а вот поедем как-нибудь вместе, увидишь, как по тетеревам стойку держит. Пожалуй, еще сам дратхара завести захочешь.

Прошло месяца два или три. Досадно, как быстро бежит неумолимое время. Несколько раз приглашал меня Нестор Григорьевич на охоту с новой собакой, не раз рассказывал о ее достоинствах и вдруг… замолчал. Да и как замолчал! Замолчал надолго, видимо, замолчал бы совсем, если бы я сам как-то не напомнил ему о собаке. А случилось это таким образом.

Прошла осень, потом вся зима, весна и лето, и настала новая осень.

— Хоть бы ты меня, Нестор Григорьевич, раз на охоту взял, показал бы, как твоя новая собака работает, — обратился я однажды к приятелю.

— Да она еще щенок, какая от нее работа? Натаскивать надо!

— Как это так? С каких пор твой дратхар в щенка превратился? Ведь он, по твоим же словам, больше года тому назад по тетеревам отличные стойки делал? А теперь вдруг щенок?

— А, вот ты о чем! — усмехнулся Нестор Григорьевич. — Мы о разных собаках говорим. Того дратхара у меня давным-давно нет. Отдал я его. Другую молодую собаку, тоже дратхара, завел, но только еще как следует натаскать не успел.

— Как же это случилось? Я ведь хорошо помню, как ты долго искал дратхара, нашел, наконец, и купил, а потом хвалил его, говорил, что стойки превосходные делает, и вдруг другая собака, которую даже натаскать не успел. Не могу понять, как все это случилось?