Шрифт:
ЮРИЙ ШИГАРЕВ
Записки незнакомца
ТАИНСТВЕННЫЙ ДОМ
Дом исчез, сомнений в этом не было. Я настолько растерялся, что даже спросил у проходящей мимо девушки, где здесь дом № 34. Это была на редкость серьезная девушка. Она задумалась, посмотрела на дом № 32, на стоявший рядом с ним дом № 36 и, явно желая помочь, предположила, что дом, может, где-то во дворе. Однако я доподлинно знал, что он не мог быть во дворе. Большой, хотя и неказистый с виду, дом № 34 стоял раньше впритык к дому № 32, и так это было еще с прошлого века. Впоследствии мне никто толком и не смог объяснить, куда он подевался. Хотя ряд жильцов из близлежащих домов и вспоминали, что его когда-то снесли, но нумерацию домов оставили прежней. Этого же мнения
Однако следует рассказать все по порядку, и начать надо, наверное, с моего письма в Академию наук. Мол, понимая важность момента и то, что за освоением космического пространства должно последовать освоение стрелы времени, я прошу записать меня добровольцем для участия в экспериментах, которые, несомненно, ведутся учеными... Но признаюсь: я ни о чем таком и не думал всерьез, когда писал это письмо. Да и не я его писал, а Лариса, хотя, конечно, и она ни о чем таком, возможно, не думала. Просто я, как всегда, проиграл ей в фанты, и мне еще повезло (так я думал), что не пришлось просить о приеме в космонавты. Ведь тогда в самом деле могли куда-то вызвать, а там медкомиссия, центрифуга и все такое, чего я панически боялся. А в данном случае я, естественно, никакого ответа не ждал, а потому спокойно письмо подписал, указал свой адрес и опустил в почтовый ящик. В общем, сделал все, что требовала Лариса.
Честно сказать, я этому прелестному созданию не отказал бы и в более серьезном предприятии. Правда, ее отношение ко мне всегда было не более чем потребительским. Но я не очень обижался и, проигрывая в фанты, с удовольствием участвовал в ее шутливых проделках. И как ответную шутку я воспринял письмо, пришедшее ко мне через некоторое время из Академии наук. Мне предлагалось явиться для какого-то собеседования, и прилагался вполне конкретный адрес. Чтобы позабавить Ларису, я принес письмо на работу, где мы, собственно, и играли в фанты, оставаясь одни. Однако реакция Ларисы меня удивила.
– А может, все это серьезно?
– вдруг заявила она, взглянув на меня с некоторым испугом.
С этого дня ее отношение ко мне стало чрезвычайно уважительным, как будто не она, а я заварил всю эту кашу. Вообще говоря, такой реакции я от нее не ожидал, и мне впервые сделалось не по себе. Ведь меня действительно могли принять не за того... Я, естественно, никуда идти не собирался, поскольку мы так не договаривались, и безуспешно пытался убедить в этом Ларису. Однако спорить с ней было бесполезно, да и не в моих силах отказать Ларисе в какой-либо просьбе. А кроме того, меня стало разбирать любопытство, хотя я знал, что добром это не кончится. Короче говоря, отпросившись под каким-то предлогом у начальства, я в назначенный день отправился на загадочное собеседование. Даже если по этому адресу и находится соответствующее заведение, успокаивал я себя, то на доме должна быть какая-нибудь вывеска.
К моему разочарованию, никакой вывески на обозначенном в письме доме № 34 не обнаружилось. Не было ее и около входа, который оказался со двора, но зато там был вахтер. Увидев его, я тут же смешался, и мне чертовски захотелось сделать вид, что, мол, ошибся адресом. Однако вид у вахтера был довольно безобидный, и я все же показал ему письмо. Мой подвиг его отнюдь не восхитил, и он равнодушно отослал меня куда-то на первый этаж, где оказалось множество дверей и почти все с табличкой "Занято". Правда, на двери нужной мне комнаты таблички не было, хотя и она оказалась занятой людьми, увлеченными каким-то загадочным спором.
– Ну, ты, Куприянов, устал,- кричал рыжеватый парень моих лет.- Это все же условия Лихнеровича, а не бирюльки какие!
Куприянов мрачно слушал нападки рыжего, оставаясь, видимо, при своем мнении. Он нехотя смотрел на доску, которую
– Коля, кончай трепаться! К нам пришли.
Рыжий резко обернулся в мою сторону, явно недовольный моим вторжением, но промолчал. Я отдал письмо Куприянову, как самому старшему в этой компании. Тот сидел за единственным в комнате столом, к которому приблизились остальные. Надо сказать, что мое письмо вызвало своего рода шок у всей троицы, и они воззрились на меня, как на инопланетянина. Куприянов, еще более помрачнев, позвонил кому-то по телефону и сообщил: "Ваш явился". Больше он ничего так и не сказал, а просто повесил трубку.
Воцарилось молчание, и мне стало еще больше не по себе.
– Ты что хоть кончал?
– спросил меня прибалтиец, видимо, опять заскучав..
– Полиграф,- ответил я.
Почему-то мой ответ ужасно развеселил присутствующих. Рыжий, захлебываясь от смеха, так и упал на стул. Раскатисто смеялся прибалтиец и, как ни странно, басом. Даже Куприянов слегка улыбнулся. Лично я ничего смешного не находил ни в том, что окончил полиграфический институт, ни в том, что являюсь художником-графиком. У меня даже мелькнула мысль: не ретироваться ли, пока не поздно, но в этот момент дверь распахнулась и в комнату въехала инвалидная коляска.
– Кажется, знакомство состоялось,- весело воскликнул ее розовощекий обладатель, похожий скорее на симулянта, чем на калеку или больного.
Он пристально и как-то по-хозяйски оглядел меня с головы до ног, и я сразу смекнул, что прибыло высокое начальство. Правда, я даже не подозревал, что пожаловал сам директор Ильин, к которому и попало мое письмо.
– Ну что ж,- жизнерадостно продолжил он,- "на чем мы остановились?
Честно говоря, дальнейший разговор мне и вспоминать не хочется. Сначала все походило на некую игру, где каждый собеседник, не говоря прямо о цели моего визита, пытался выяснить, что о ней думает другой. Они явно не хотели раскрывать карты, а я, понятное дело, не мог толком объяснить, что побудило меня послать злосчастное письмо. Если что-то и удерживало меня от того, чтобы во всем признаться и уйти, так это нежелание разочаровать Ларису. Разумеется, о стреле времени мне было мало что известно, да и то лишь из научной фантастики. Сам не пойму, с какой стати я вдруг стал пороть несусветную чушь о том, что очень часто вижу одни и те же сны или, например, удивляю свою маму воспоминаниями из того возраста, когда мне и года не было. Каждое мое сообщение вызывало новую волну смеха, который, в общем-то, и не прерывался. Особенно усердствовал рыжий, время от времени всхлипывавший: "Ой, мамочки, не могу!" Между тем в комнате народу прибавилось, я даже приметил двух-трех девушек. Их присутствие почему-то меня ободрило, хотя, конечно, и они веселились вовсю. В конце концов мне все надоело, и я честно признался, что проиграл в фанты. Это всех доконало, вокруг давились от смеха, слышалось какое-то блеяние, мычание, бульканье и не поймешь уж что. Выдержать я этого не мог и тоже рассмеялся. А когда большинство уже очухалось, мы с рыжим еще никак не могли остановиться, заражая друг друга новыми пароксизмами смеха.
– Ну как?
– вдруг спросил Ильин, утирая слезы.- По-моему, он нам подойдет.
Мгновенно настала тишина - такого решения, видимо, никто не ожидал.
– Парень он ничего,- неуверенно начал Куприянов,- но что с ним делать-то?
– Во всяком случае, от скуки не помрем,- заметил кто-то.
– А что скажет Арвид?
– Ильин обратился к бородатому прибалтийцу.
Тот опять занял свой излюбленный подоконник, как будто не слезал с него вовсе.
– Пожалуй, это мысль,- неторопливо произнес он, высматривая что-то в окно.