Записки охотника Восточной Сибири
Шрифт:
Наружность тарбагана известна здесь всякому. Животное несколько больше кролика, толстое, плоское, на коротких крепких ногах, оканчивающихся продолговатыми ступенями с весьма крепкими, большими, загнутыми, черными когтями, которыми тарбаганы так искусно и скоро роют землю. Сурки вообще животные неуклюжие. Голова тарбагана плоская, гладкая, толстая. Шея короткая, почти ровная с корпусом. Мех очень прочный; летом он сверху тела красновато-желтый, зимою коричнево-серый, а на брюхе желтовато-серый. Мездра шкурки чрезвычайно крепкая. Из-под раздвоенной верхней губы, на которой растут большие щетинистые усы, выдаются желтые грызущие зубы. Кругленькие и маленькие уши почти совершенно скрываются в шерсти. Хвост, имеющий в длину от 6 до 8 дюймов, всюду ровной толщины, покрыт густыми волосами и почти весь черного цвета. Толстое плоское тело тарбагана чрезвычайно плотно и крепко и вообще приспособлено к подземной жизни.
В течение лета тарбаганы живут поодиночке или попарно со своими детьми в летних норах, в которые ведут входы от 3—12 и более фут, а от них проводятся боковые орта и рукава под весьма различными направлениями и под углами друг к другу. Они бывают часто так узки, что в них едва можно просунуть кулак.
Течка у тарбаган бывает преимущественно в апреле месяце, по выходе из нор. Совершается она на поверхности и в самых норах. Самцы и самки сближаются между собою с разных нор, и нередко первые жестоко ссорятся между собою. Они становятся на дыбы, бьются и царапаются передними лапами, нанося друг другу полновесные и страшные раны кривыми, острыми зубами. Точно таким же образом происходят и любовные ласки между самцом и самкой. Долго ходят они на задних лапках, как-то уморительно обнявшись, долго играют и борются, наконец самец быстро валит самку на спину и совокупляется лежа {46} . Часто случается видеть в это время, как самец гоняется за самкой и ловит ее всюду. Самка носит, как говорят туземцы, шесть недель и рождает на свет от 2–6 и даже до 8 детенышей, которые редко выходят из норы до тех пор, пока не подрастут. Взрослые же дети любят играть на солнышке и лежать на бутане вместе с родителями. Молодые гораздо проще старых, далеко не так осторожны и хитры, зато они чаще и попадают на зубы хитрой лисице или волку. Самки имеют на брюхе до 12 сосцов, которые расположены в два ряда и во время кормления молодых бывают отвислы и наполнены молоком. На следующее лето дети вполне матереют и нередко живут уже отдельно в своих собственных норах, а на следующую весну, в свою очередь, совокупляются и приносят молодых. Так что тарбаганы размножаются весьма быстро и, по-видимому, не убывают там, где их бьют охотники, а сколько их гибнет от всех вышеупомянутых причин!.. Так как тарбаганы летом, особенно в сенокос, наевшись досыта молодой зелени, любят играть между собой, бегать друг за другом, бороться, то здесь и явилось сомнение относительно времени их совокупления, почему другие и говорят, будто бы они гонятся перед осенью, но это несправедливо. Положительно известно, что молодые родятся после первого появления зелени, обыкновенно в мае и редко в июне, и что самки, убиваемые осенью и добываемые из нор в начале зимы, не имеют никаких признаков беременности.
Осенью, когда повянет уже вся растительность, засохнет и зашумит степь, тарбаганы ничего не едят и приготовляются к долгой зимней спячке. Смотря по погоде, животные залегают в норы с половины сентября и редко гуляют до половины октября. Тарбаганы залегают на зиму в норы не поодиночке, как медведи, и не попарно, даже и не семьей, как они жили летом, нет, они перед осенью с нескольких нор собираются вместе, в одну общую дружную семью, приготовляют себе общими силами большую глубокую нору, натаскивают в нее много ветоши; забивают плотно землей и камнем все побочные отнорки, и наконец, совсем приготовившись, когда уже станет довольно холодно и начнут перепадать порошки, тарбаганы всей общей семьей залезают по одному в нору по главному лазу и забивают его изнутри крепко. Зимнюю тарбаганью нору нетрудно отличить от летней, особенно тогда, когда тарбаганы уже легли: около нее всегда есть остатки ветоши, а главное, все ее лазы и отнорки забиты изнутри сеном, землей и камнями, тогда как летние их жилища остаются открытыми. Зимние норы гораздо больше летних уже потому, что в них помещаются от 5 до 20, даже иногда и более особей. Зимняя нора состоит обыкновенно из длинного главного хода, коридора, который под углом пересекается двумя ортами; в одном из них, наименьшем, лежат какие-то волосы и испражнение животных, в другом, наибольшем, оканчивающемся довольно широким углублением, помещаются тарбаганы, это-то и есть зимнее жилище заснувших животных. Оно образует обыкновенно яйцеобразную пустоту, формою своею напоминающую русскую печь, и бывает наполнено мелкой, мягкой сухой ветошью красновато-коричневого цвета, что и называют здесь постилкой. Эта постилка отчасти возобновляется каждогодно. Забившись в нее, тарбаганы ложатся плотно друг к другу, засыпают летаргическим сном и таким образом проводят всю зиму, до первых теплых лучей весеннего солнышка, т. е. до благовещения (25 марта), а иногда и позже.
Есть сомнение относительно того, питаются ли тарбаганы тем сеном зимою, которое у них находится в норе, или нет. Некоторые говорят, что они весною его едят, а другие утверждают, что нет и что сено это не что иное, как постилка, чтобы животным мягче и теплее лежать. Не могу не придержаться последнего, потому что тарбаганы, добываемые в начале зимы и убиваемые тотчас по выходе из норы, когда еще нет новой зелени, имеют совершенно чистый желудок и пустые надутые кишки. Быть может, что они едят эту постилку тогда, когда весной сначала ударит тепло и тарбаганы выйдут из нор, но потом вдруг выпадет снег и заморозит, так что рано проснувшимся животным не будет никакой возможности добыть себе пищу на степи, голод заставит их прибегнуть к сухой постилке. Но я видел не один раз, как весною тарбаганы бегают по снегу, разгребают его и из мерзлой земли добывают когтями разные корешки и едят их; поэтому я все-таки не допускаю, чтобы они ели постилку, да и недаром же туземцы говорят, что тарбаганы ветоши никогда в пищу не употребляют, и осенью, когда уже засохнет трава, едят одни корешки, выцарапывая их из земли.
Чрезвычайно жаль, что здесь еще никто не произвел научных наблюдений над зимней спячкой тарбаган. Разнообразные опыты, с чисто научной целию произведенные над спячкою альпийских сурков, где, так же как и у нас, зима продолжается от 6 до 7 месяцев, чрезвычайно важны и интересны. «Вестн. естеств. наук» за 1859 год, № 10, в статье «Альпийские сурки» на стр. 1161 между прочим говорит: «В продолжение этого сна, (во время спячки) жизнь их (сурков) организма поддерживается, как кажется, химическим процессом, который питает их тело жиром, накопившимся в течение осени от обильной растительной пищи, потому что с наступлением зимней непогоды сурок закупоривает свою нору и уже не ест больше ничего. Так как дыхание почти совершенно исчезает у него на это время, то он и не нуждается более в пище, а при этом легкие не развивают обыкновенной животной теплоты, и организм охладевает и успокаивается. Вероятно, сначала животное впадает в обыкновенный продолжительный сон; низкая температура норы и продолжительное лишение пищи, соединенное с совершенным спокойствием, обусловливают переход от обыкновенного сна в зимнее летаргическое усыпление, от которого животное просыпается не раньше апреля». Далее на стр. 1162 автор статьи говорит: «Зимний сон есть вполне кажущаяся смерть или, лучше, весьма скрытая жизнь, а законы, по которым она совершается в известных классах животных, также скрыты от нас. Что она спасает животное, сохраняет его — в этом нет никакого сомнения; почему же она оберегает животных одного какого-нибудь вида, а другие, родственные ему и живущие под условиями еще более тяжкими, должны бывают сами заботиться о своем сохранении? Наш барсук засыпает на зиму, а близкая к нему росомаха, переносящая еще более суровую северную зиму, лишена сна».
Далее: «Также и у нашего грызуна (сурка) функции пищеварения и отделения прекращаются совершенно вместе с прекращением питания. Кровообращение и дыхание хотя и продолжаются, но совершаются так слабо, что едва бывают заметны. Животное делается совершенно холодным, члены его окоченевают, оно почти вовсе не чувствует боли от повреждения их. Желудок бывает совершенно пуст и сжат, кишечный канал пуст также, зато мочевой пузырь весь наполнен уриной. Термометр, опущенный в тело сурка, убитого во время зимнего сна, показывал, что в нем животная теплота не превышала 7 1/4 ° Р; крови были немного, и та была водяниста; сердце билось три часа после смерти животного, сначала от 16 до 17 раз в минуту, потом все реже и реже: в отрезанной голове через полчаса после акта заметны были следы раздражительности, то же замечалось и в некоторых мускульных нитях, возбужденных гальваническим током, — так сильна бывает эта полуугасшая жизненная сила». А вот еще весьма интересное наблюдение (стр. 1163): «При возрастании холода, например если спящее животное будет оставлено на воздухе, оно замерзает. Постоянно замедляющееся дыхание не возбуждает при этом в легких необходимой для жизни теплоты. Профессор Манджили вычислил, что заснувший сурок в течение 6 месяцев может дохнуть только 71 000 раз, тогда как он в состоянии бодрствования в продолжение двух дней успевает дохнуть 72 000 раз. Также заметно, что у него, как и у других засыпающих на зиму, организация артерий бывает совершенно особая, так что малейший прилив крови к мозгу может иметь огромное значение. Ренью положил под воздушный колокол одного сурка, находившегося в состоянии спячки. Он оставался там 117 секунд, и при температуре воздуха +8° Ц животная теплота в нем равнялась 12°; в это время он мог поглощать только тринадцатую долю кислорода сравнительно с тем, сколько поглощает бодрствующий сурок; из этого количества половина выходила из него при выдыхании в виде углекислоты (СО 2). Впоследствии он в течение 76 часов спячки под стеклянным колпаком поглотил 12 граммов кислорода, при пробуждении же — 6 граммов в три четверти часа, причем температура его крови возросла в продолжение пяти часов от 11 до 33 градусов.
В неволе сурки живут в теплой комнате зиму и лето; в холодной же они собираются все вместе, строят себе гнездо и начинают все спать, но не таким глубоким сном, как на Альпах, и не без пробуждений. Если принести заснувшего сурка в теплую комнату, биение пульса начинает ускоряться, животное пробуждается, но не может еще действовать своими членами, и только через полчаса, когда кровь, разогретая легкими, проникнет во все его члены, — только тогда оно становится совершенно бодрым».
Интересно было бы знать, насколько близко сошлись бы цифры наблюдений, если бы произвести подобные опыты над нашими тарбаганами.
К стыду и сожалению, я могу сказать только то, что при разрывании тарбаганьих нор осенью охотники находят животных чрезвычайно вялыми, как бы полусонными и очень жирными. И чем позднее производили они эту операцию разрывания, тем более вялыми и сонными находили тарбаганов, а те, которые копали их в начале зимы, не видели уже никакого сопротивления со стороны животных, потому что брали их спящих, тесно лежащих друг возле друга и зарывшихся в постилку. Известно также и то, что сурки просыпаются весной исхудалыми, так что здешние туземцы в это время их не стреляют именно потому, что тарбаганы слишком сухи.
Здесь замечено, что различие местности имеет большое влияние на самое строение тарбаган и самую их жизнь. Так, например, мне случалось замечать, что тарбаганы одной местности гораздо больше, т. е. крупнее, чем в другой; что в одной они краснее цветом, чем в другой, и, наконец, самый характер животных и даже быт жизни несколько отличен; между тем расстояние сличаемых пунктов было весьма незначительно, каких-нибудь 30–40 верст, даже менее.
Убить старого тарбагана из ружья, да еще на чистом луговом месте, весною и осенью нелегко; охота эта требует своего рода навыка и опытности. Русские промышленники их бьют мало, но туземцы истребляют во множестве; это потому, что первые их не едят, а последние считают тарбаганье мясо лакомым куском, в особенности осенью, когда они заедятся и сделаются жирными. Там, где места гористы и цепи перерезываются небольшими холмиками, увальчиками, стрелять тарбаганов не хитро, но на открытых местах нужно быть тунгусом, чтобы убить в один день пять или шесть тарбаганов. Для охоты за ними есть особо приученные тарбаганьи собаки, которые много помогают стрелку, — без них трудно убить тарбагана.