Записки уцелевшего (Часть 1)
Шрифт:
Они были не только легкомысленны, но и набожны. Побывали мы с ними и у всенощной, и у обедни. Они привели нас к весьма чтимому старцу-монаху, потом к столь же чтимой старице-монахине. Но и тот и та встретили нас недоверчиво: очевидно, сочли за безбожников.
Известного архангельского художника Писахова в городе не было, но зато два или три раза посетили мы Шергина, и хорошо, что без сестер Арсеньевых. Полвека спустя я написал о нем воспоминания. Когда выйдет сборник, посвященный ему,- не знаю.
Тогда Борис Викторович только еще мечтал стать писателем. Весь его вдохновенный облик, его плавная окающая речь о любимой им архангельской
На сутки мы остановились в Великом Устюге. Тогда там по набережной храмы стояли подряд один за другим, а краеведческий музей изобиловал стариной. Судя по современным фотографиям, уцелела лишь малая часть тех храмов.
В Вологде сели мы на поезд и еще на сутки остановились в Ростове Великом. С тех пор я там бывал много раз, но то, первое посещение города никогда не забуду. Так и пахнуло на меня славой и благолепием древнего города, наполненного храмами.
В Москву мы вернулись совсем голодные - в последний день нам не хватило денег даже на кусок хлеба, даже на трамвай. От Каланчевской площади я пришел домой пешком.
10.
На следующий день Андрей и я отправились в Глинково. Для моих сестер и для их подруг мы выглядели героями.
– И неужели ни разу за все полтора месяца вы не поссорились? спрашивали они нас.
– Ни разу!
– дружно отвечали мы.
Причины для ссор изредка возникали. Но я так ликовал, что Андрей именно мне, а не кому-либо другому предложил отправиться с ним путешествовать, что подчинялся ему беспрекословно, а он пользовался своей властью и постоянно понукал: иди купи хлеба, принеси дров, разожги костер - и в этом роде... И еще, все эти полтора месяца, несмотря на усталость, на потертые ноги, на дожди, на комаров, я постоянно пребывал в состоянии эдакого поэтичного и восторженного вдохновения, с неутомимой жадностью впитывал ворохи впечатлений от всего разнообразия красот природы, от изящества храмов, от резьбы на избах и на предметах крестьянского быта, от неторопливых бесед с крестьянами, со священниками. И, право, мне было не до обид...
Кончалось лето. Я жил больше в Москве, чем в Глинкове, усердно чертил карты. И одновременно продолжал пребывать в том же состоянии вдохновенного восторга. Перечитывая дневник нашего путешествия, я загорелся и решил написать несколько очерков, разумеется, не для печати, а для себя.
Всю следующую осень и часть зимы я ловил редкие часы, когда оставался в одиночестве, и, вспоминая пережитое, писал, черкал, опять писал... Моя мать переписала эти очерки в отдельную тетрадку. Несмотря на переселения, на обыски и аресты, эта тетрадка уцелела и сейчас находится в моем личном архиве.
Недавно перечитал я тот свой сборник очерков - "По северным озерам". Вспомнились прекрасные и счастливые дни моей в общем-то темной юности. Но написано было очень уж наивно и восторженно. Явно не хватало мне писательского мастерства...
11.
Чтобы закончить рассказ о Северной Руси, передам о том беспримерном путешествии на лыжах, которое совершил Андрей полтора года спустя на зимние каникулы начала 1930 года.
Тщетно искал он спутника, предлагал поехать с ним и мне. Никто не отваживался отправиться в многоверстный поход от станции Коноша Северной железной дороги на запад, до Мурманской железной дороги.
Андрей был решителен и упрям: что задумал - исполнить! Запасся он мясными консервами и, казалось бы, солидными документами и поехал один. Слез с поезда и зашагал. Сперва он делал по тридцать километров в день, успевал, несмотря на морозы, рисовать попадавшиеся ему по пути церкви, ночевать стремился у священников, которые принимали его гостеприимно и делились с ним своими беспокойными мыслями.
А тогда начиналась коллективизация. Везде по селениям чувствовался ужас страшных и для крестьян не объяснимых перемен. Самых трудолюбивых раскулачивали, арестовывали, ссылали с семьями, подкулачников, то есть тех, кто, несмотря на уговоры и угрозы, не хотел идти в колхозы, тоже ссылали с семьями.
И по той глуши, куда редко заглядывали посторонние люди, поползли слухи невероятные: идет неведомый мужик, говорит, что московский студент, по дороге рисует церкви, ночует у попов.
Бдительные власти всполошились: кто он? Беглый заключенный, бандит, белогвардеец, шпион, снежный человек, марсианин?.. Поймать, связать, привезти живого! Комсомольцы были сорваны с основной работы - раскулачивания несчастных. Во главе с начальником местного ГПУ на двух подводах организовалась погоня.
Они бы не догнали, да началась оттепель. Андрей делал всего по десять километров в день: тяжелый снег налипал на лыжах. А все же из Вологодской области он успел перебраться в Карелию. Утомленный до последней степени, остановился он у очередного священника, поужинал и рухнул на перину на полу.
Проснулся он от резких толчков ногами в бок. При тусклом свете керосиновой лампы он увидел троих дрожащих от страха молодых парней. Они наставили на него охотничьи ружья. Сзади протягивал револьвер военный. А еще сзади стояли испуганные священник и его жена.
После тщательного обыска храбрые вояки повезли преступника в Коношу и втолкнули в помещение бывшей церкви. Там на полу томилось более сотни заключенных - старых и молодых - крестьян, сельских учителей, сельских священников, из коих Андрей, к своему ужасу, узнал и тех, у кого ночевал. Один из них сказал ему с упреком: "Ты меня погубил".
Кормили плохо. Некоторые получали передачи. Люди, ошалелые, удрученные, не понимавшие, за что их посадили, лежали, прохаживались, изредка переговаривались друг с другом. Впоследствии Андрей рассказывал, что словно побывал в одном из кругов Дантова ада.
Ежедневно его водили на допросы. Следователи и, кажется, большое начальство никак не могли осознать, как это студент московского вуза - да рисовал церкви, да останавливался у попов.
Значит, документы у него хоть и с фотокарточкой, а фальшивые. Кроме удостоверения личности и студенческого билета, у Андрея было командировочное удостоверение из Осоавиахима, что студент МВТУ отправляется в лыжный спортивный поход туда-то и туда-то, просьба ко всем организациям оказывать ему всяческое содействие. Подозревали заговор, измену, черт знает что еще.