Запомните нас живыми, Подопригора Борис

Запомните нас живыми

на обложку

Подопригора Борис

Шрифт:

Памяти Жоры и Андрея

В полночь 27 декабря 1979 года первой по сухопутному маршруту на термезский мост через Аму-Дарью вышла боевая разведывательно-дозорная машина дислоцирующейся в Душанбе 201-й Ленинградско-Гатчинской мотострелковой дивизии. В 9.35 15 февраля 1989 года уже в обратном направлении речку Кушку пересек замыкающий последнюю колонну грязный танковый тягач. На его кузове сквозь снежную пелену читалось: «Ленинград – Всеволожск». Наверное, отсюда призывался один из последних солдат десятилетней афганской войны.

Она оказалась для каждого своей, в том числе в ее личном и узкопрофессиональном измерении. Офицер разведотделения Ферганской воздушно-десантной дивизии старший лейтенант Георгий Татур погиб недалеко от Кандагара в 1980 году – одна из первых афганских потерь среди моих коллег-переводчиков. В числе последних – капитан Андрей Шишкин, подорвавшийся 29 января 1989 года под Шиндандом по дороге к своим из расположения только что наконец «договорившегося» с шурави об их (нашем) свободном проходе домой отряда моджахедов…

Горячие краски Афганистана

Недоеденный арбуз ташкентской пересылки. Маленький образ. Потерянный? Брошенный? На полу таможенного зала. С Богом! Бесцветное марево Кабула. Краски, непривычные для европейского прищура. Ультрафиолетовые силуэты над палящим асфальтом. Развевающиеся одежды дерзко красивых героинь Шахерезады. Лицей. Орлиный профиль. Зеленая чалма. Семенящие фигуры в черном. Нейлоновые сетки паранджей. Шариат. Синий искореженный троллейбус. С персидской вязью маршрутной таблички. «…конечно же, нелепо кричать тебе на весь троллейбус: “Привет!”» Разноцветные пунктиры вагончиков – дуканов. Изящные блюдца японских динамиков. Сытные туши аполитичных дынь. Дуканщик деловито перекрашивает красный прилавок в зеленый. Конформист? Восток – дело тонкое. …не тоньше купюры. Настырно гудящие «тойоты». Величаво жующие горбатые коровы. Жонглер – регулировщик в черном галстуке. Хозяин пяти углов. Дворец Амина на торжественном возвышении. Если пристроить к нему одиннадцать таких же, получится здание Двенадцати коллегий. Зачем? Диктаторы управлялись сами. Пристегните ремни. Вы умеете пользоваться парашютом? Спирали черного гула. Янтарные огни удаляющегося пригорода. «Меняю Купчино на Юго-Запад». Дрожащий тюльпанчик пилотского ночника. Ослепительные ромашки полуночных перестрелок. …к сердцу прижмет, к черту пошлет… Какая из них Венера? Соблазнит одним взглядом. Чтобы не думал о «стингерах». Буру бэхайр. Счастливого пути! Барбухайка. Мерседесовский кузов на зиловском шасси. Интеграция в действии. Аллах. Аляповатая автомобильная наклейка. Генералиссимус ветрового стекла. Унылая пятитонка глиняных куполов. Бирюзовые фонтаны минаретов. Какого цвета Герат? Наверное, старой Бухары. Могила Алишера Навои. Бесмелля-оль-рахман-оль-рахим. Вечность. Четки, барельеф Ленина, пистолет. Стол секретаря горкома. Кто кого? Цок, цок, цок, грузовое такси иранского квартала. Рубиновые гранаты по курсу за рубль – чек – 5 кг. 5,45 х 30 в двух рожках, стянутых синей изолентой. Раскаленная броня. Возьми подушку. Вперед! Здесь не получают отделы, здесь берут караваны мужчины – не по стечению хромосомных обстоятельств. На пыльном персидском ковре – спелый холодный арбуз, красный. КРАСНЫЙ! За сожженным КамАЗом бетонка свернет на Среднеохтинский… Кабул-Герат, сентябрь 1988 г.

Письмо из Афганистана

Сегодня я был почти дома. Впереди, в трех километрах, переливались разноцветные огни мирных перекрестков засыпающей Кушки. Советский Союз. Не верится! За спиной трассирующими очередями возвращал к реальности всегда бодрствующий Афганистан. Одни и те же купола сопок. Безразличная к пограничным знакам гипотенуза кривого шоссе. Одинаковые огни. Тут и там. Только изо всех вечерних цветов зеленый здесь – самый редкий, видимо, слишком мирный… А там – пять зеленых точек. Может, П-О-Ч-Т-А. Ты меня слышишь? Ведь всего три километра… …заполняя таможенный листок, опять придется отвечать на дурацкий вопрос: «Цель въезда в СССР?» Я тебе доверяю сердцевидный клубок своей судьбы, который так трудно распутывается. Может, тут ничего? «Барханы, барханы, барханы, барханы, как вдаль уходящий верблюд…» О чем пронзительно кричит муэдзин? Пространство, заполненное чужой жизнью? Нужно ли доказывать, что Аллах не акбар? Или будем смотреть, как по «Клубу кинопутешественников»? Объяснять мир или изменять его? Как быть с монастырем и уставом? В каком уставе записано, что учиться стрелять следует раньше, чем читать? Не судите о… Побывайте в… – Вы кто? – Лещинский, телевидение. – Сейчас. Ага. Вот. Не пускать. Оперативный сказал. Пустой ящик. Надпись: ОК СНАР. Окончательно снаряженный. О’кей, чап. Давай, парень! А может, здесь вообще лучше? Или они там, на мальцевском рынке? Вдовы Афганистана! Верните кольца на правый безымянный. Ваши, ставшие ничьими, сгоревшие лейтенанты все равно живее румяных кооператоров. Что вспомнится в ненастную погоду? Быть может, макраме из парашютных строп… Нет, не меняйте вы дверного кода, Он все равно когда-нибудь войдет… И разлетятся испуганной стайкой… Гомон, бедлам. И опять все сначала… Что это? Смех? Или все же отчаяние? Вертится, вертится тумбалалайка… Какая музыка была, Какая музыка звучала! Турагунди, октябрь 1988 г.

Ощущение – Афганистан

На ладони – четыре камешка: табачно-желтый, медсанбатовски-белый, прозрачный, как триплекс, черный, как гарь. Афганистан-88. Зажму их в кулак. Вспомню. Желтоватая вязь верблюжьей колючки вперемежку с округлой кириллицей наскоро разорванных писем. Успели. Матерный лязг расхристанных БМП. Боже, даждь нам и днесь… Трогай! Впереди и сзади за оранжевыми кабинами — мешки с мукой, синие МАЗы – еще с чем-то. И только? – Нет, конечно. Война. PQ. Какой только? Утренние краски, которые Аллах скопировал с картин Рериха. Облака цвета гор – будто кто-то торопливый, закрашивая контуры, не особенно беспокоился о соответствии красок земле и небу. Солнце еще только целится из-за гор. Напряженный, как натянутая нитка, горизонт. Лысые черепа глиняных куполов. Горшочек мечети между двумя стручками одиноких кипарисов. Бородатые путники на обочине. Мутно-голубые глаза цвета посудного фаянса. Безразличие? Гашиш? Усталость? – Я – Заря-22. Внимание. Справа караван. Нет, это – деревья. Передай зеленым (афганцам), чтобы сменили частоту. – Фриконс табдиль кони. Сбитая бетонная панель с фамилиями на – ов и – юк. Остальное выщерблено автоматной очередью. Фургоны, тенты, платформы. Кто-то их поставил на гусеницы и колеса, а потом включил серый конвейер дороги. Чья-то рука вывела: «Днепр – чемпион». На цистерне с водой. Что там впереди? От бетонной пластины дорожного указателя — только арматурный скелет. Пройти бы 33-й километр. – Почему встали? – Впереди обстрел. Поперек – прерывистая ленточка «зеленки». Бьют оттуда. Ответные залпы. Тишина. Мерный гул двигателя БТР. Внимательнее, внимательнее… Закрась сверху голубым, снизу – желтым. Это и будет Афганистан. Самостийный Восток. Свеженасыпанная горсть буровских патронов. * Минное поле для колес. Так и есть. Спускает… От следующего указателя – три костлявых прута. Сосредоточенные надгробия сожженных БТРов. Садистски выкрученные мосты КамАЗов. Разорванные туловища цистерн, похожие на ленты, упавшие с распущенных кос. Извилистая муравьиная дорожка. Колонна продолжает путь. Сгоревшие машины не сброшены в кювет. Дорога разбита так, что каждую строчку приходится выводить трижды. Дорожный знак срезан под корень. Все. Базовый. Точка. Заправились, перекурили, назначили замполита. Где этот старший лейтенант? Как не прибыл? У него ведь подозрение на тиф. Это не геройство, а дурость. Передай, я его к партийной ответственности… Бетонка кончилась. Дальше – пыль. – Доложите минную обстановку. – Первые десять километров – удовлетворительная, затем – тяжелая, местами – очень… …В Ленинграде и области утром пасмурно, днем и вечером – дождь, местами – с градом. Все – на броню! Антенный прут стучит о каску. – Я – Сошка, я – Сошка. Справа – пуски …квадрат 2170, расход – 10. Засеки, откуда идут? – Квадрат 2170, понял. Сейчас обрабатываю. На фоне разрыва – какая-то ширококрылая птица. – Связист, где станция?.. У них дома дети, а они с собой только хрен берут. – …и три рубля на всякий случай. Солнцезащитные очки голого по пояс водителя танка. На башне: «Имени Сергея Лахно». Колонна продолжает движение. – Кажется, все. Больше не пускают. – Постучи связиста по голове… – Товарищ полковник! Я взял для связи… – Для половой связи ты взял… Стой! Мина. Рассредоточиться. В пятнашки – осколками? Юркие ящерицы похожи на прыгающих воробьев. Щуплый тонкий колосок. Вырос из серого камня с геометрически правильными морщинками. Наивное, наивное небо. Нервы напряженнее, чем когда раздается звонок в дверь, а ты … с неявляющейся членом твоей семьи… – Повторяю, квадрат 2169, по улитке – 9. – 318-й! У меня один – все, один – ранен. Осколочный в голову. 200 метров сзади — серо-сизая арабеска на небесном фоне. – По местам. Ускорить движение. Смотришь на дорогу так, как будто под формованными кубиками вращающихся впереди протекторов хочешь увидеть самое-самое. Мины. Только в этой жирной пыли может завестись такая гадость. Цвет и вкус горчицы. Идем вдоль «зеленки». Вспомнилось: госпиталь. Накрашенная докторша в синей варенке. – Откуда? – Ленинград, поликлиника на Гражданке. – Зачем вы здесь? – Чтоб развестись. – Ты кто? Сапер? Как же ты ее?.. – Да я ее только… Крутит забинтованными культяшками. Молчание такое, что слышен каждый такт работы двигателя. В отдельности. Бирюзовое небо. Желтая степь с вкраплениями голубой гальки. Изумрудная зелень. Канареечные купола караван-сарая. Бежевая двугорбая гора, напоминающая притомившегося верблюда. Сарьяна бы! Опять! Разрывов еще не слышно, но вдоль колонны серебристо-белые кулечки взрывов. Как будто кто-то пробует электрическую пишущую машинку: Ф-Ы-В-А – О-Л-Д-Ж, Ф-Ы-В-А – О-Л-Д-Ж. По клавишам. В ритме диско. ДШК. Кончился Сарьян! Еще одна арабеска. Справа. Перелет. Это – эрэс. Год – восемьдесят восьмой. Эсеры остались в восемнадцатом. Черно-сизая граненая масса дыма. Попал. Лучшие мгновения жизни нельзя повторить, но можно вспомнить тех, благодаря которым они стали такими. – Квадрат 2170. Держи под наблюдением квадрат 2170. Ответная канонада. Рифленое железо под ветром. – Таблетка подорвалась. – Гущин! Твою мать, третий раз! Какого хрена он вылез перед танком… По стенам модулей, в кабинах — разноцветная мозаика фотокарточек. Их больше, чем нас. Недолет. Черный экслибрис долго стоит в пыльной взвеси. Еще взрыв – в форме ветвистого дерева над кладбищем-кабрестаном, своими одинаковыми белыми камешками напоминающими засахаренный миндаль. Я – здоровый, 33-летний, усатый. Со мной ничего не случится! Накрыло! Петляющий в ужасе афганец-сорбоз. Как он не упадет, ведь ладони прижаты к ушам. Упал. – Сошка, Сошка! Из гранатомета подбит танк, который тащил разутого. Один – все. Один – ранен. Тот, который все, – внутри. Не можем вытащить. …работаем, работаем по «зеленке». Плотный огонь из гранатометов. Встали. Английская речь, как по «Голосу Америки». Корректировка огня. – Товарищ полковник, советники… Вот с кем мы воюем! – Вызвать сюда советника афганцев. – Двойка ближе к девятке – горит танк. – Отошли. Все спокойно. Обстреливают только эрэсами. Каждый остающийся сзади рубеж кажется безопаснее. Почему-то захотелось спать. – Сошка! Слева – от 10 до 12 караванов. В каждом – по 10 – 15 верблюдов. Отправляю разведгруппу… Помогите огнем. Кто-то рассказывал: духи подъехали на автобусе и пошли в атаку на минометную батарею… Звук подходящего троллейбуса. Мина. Перелет. Пахнуло гарью. Близко. Игольчатые кусты, похожие на ежей. А цветов нет. На ходу срывая пыльную марлевую повязку, с брони спрыгивает чумазый подполковник: – Солдат, принеси чего-нибудь… – Товарищ подполковник, завтрак уже кончился, а обед еще не приготовили. – А лэнч? Единственное лекарство от нервов – смех. Нервный, матерный, но смех. – Прямое попадание эрэсом в энпэ. Один – тяжело… А ведь правда: в Афганистане совсем нет цветов! – Я – Сошка. Достать тело. Кто пошел доставать тело? Запиши: лейтенант Гончар, командир взвода, санинструктор рядовой Абдурахманов, рядовой Семашко. Точно – в бензовоз! Черный бархатный дым. Контур джина с кулаками. В кабину бросается белобрысый младший сержант. Отвел. Нет, не все еще стали наперсточниками. – Сошка. Докладываю. Взорвалась боеукладка. Один обгоревший автомат. Плащ-палатку оставили там. Не понадобилась. На месте свернутой палатки с крестом – стоптанные ботинки. И все. Спроси, тюльпан – в четверг? Нас время возвратит в домашние заботы. И лишь бессонница тупой, душевной болью Измучает, напомнив перелеты, недолеты… Тюльпаны, что тогда срывались с поля… Долго шипит охотничья спичка, закури. Под брезентом – из-под бинтов – вихрастый чуб. Тюльпан будет в четверг. Какая разница для них, уснувших там? Пусть даже и отыщутся ответы… Все кончилось. Осталась пустота, Как пепел догоревшей сигареты. Окровавленная вата вечернего неба. Белая, белая ночь. Огромная луна с пятнами, напоминающими бегущего бизона. Приснился угол Майорова и Исаакиевской, где учился кататься на велосипеде. Утро. Пыль. Такая, что не видно колеи. Вязкая, жирная, холодная, чужая. Бетонка. За 9 лет будто бы сама война сделала ее удобной для мин: через каждые 3 метра бетона – 50 сантиметров грунта. Вижу только то, что позволяет триплекс перископа Перелезть на броню? Лучше не стоит. Гранатовые места. Вздыбленные над дорожным покрытием две бетонные секции, похожие на разведенные от изумления руки с растопыренными пальцами арматуры. Фугас. Одинокий афганец, напоминающий русского крестьянина с плаката «Спасите от голода». Барбухайка-грузовик. Везла знаменитые кандагарские гранаты. Съехала на полметра с бетонки. Под бывшим колесом – аккуратная полуметровая воронка. Вокруг – раскатившиеся рубиновые гранаты и еще что-то, бордовое, липкое… Боже, ведь это человеческие внутренности. Вдоль рваной колонны одуревшая лентопротяжка отчаянно тянет Розенбаума и лысую Агузарову, бардов-афганцев и Пугачеву: «Глазам не верю, неужели в самом деле ты пришел?..» Солнечный Афганистан. Ласковый и нежный. Зверь. Что в памяти запечатлелось? — Хрипение вальса Бостон Под мат и под хохот – в них правда и ересь… Да буровский медный патрон… Кандагар-Шинданд, ноябрь 1988 г.

Россыпь остроконечных буровских патронов, часто принимающих вертикальное положение при наезде на них, – главная опасность для колесных машин.

Адидас

На столе два телефона. Оба заняты.

– Медленнее говори, медленнее. – Когда? – 12.30? – Где? – Фугас?.. КамАЗ?.. – Имя? Кто подорвался? – Младший сержант? По буквам! – Гуськов? А старший? – Старший лейтенант Новиков? – По Гуськову данные есть? – Откуда призывался? – Родители? – Из детского дома? – Что-что замполит сказал? – …нашли голову и плечи с рукой? – Давай по старшему. – Жить будет? – Понятно. – Семья? Женат?.. – Сын с 88-го?.. – Ладно, передай замполиту, пусть доложит подробно. До семнадцати.

– У-ав. Это я. – Вовчи, не груби. Обижусь. – Ну, что, взял? – Травка? Ее здесь море. – По 800?! – А какой у вас курс? – …обалдел! – Ну, это кабул-подвал… – А что я просила, нашел? – Тянущиеся? – Ну, зачем мне тянущиеся? – А на щиколотке змейка? – Тогда ладно. – А что еще? – «Адидас»? – И, небось, верх не пристегивается. – Ну, на фига мне «Адидас»? – Можешь жене подарить. – А «седой граф» был? – Мне только музыкальный. – И проверь, чтоб разбитых не было. Посмотри каждую чашечку… Ну, ладушки. Я тебе еще в пять часов позвоню.

…и куда ни посмотришь — лакированные плечики с золотым трилистником «Адидас». На них солдатские гимнастерки. Старого покроя. Последний земной наряд. Иногда кладут прямо на мертвую грудь. Деревянные нары. На них – спящие, ботинки зашнурованы, в носках, босиком, спящие, спящие. Цинком плачут паяльные лампы. Эх, Адидас, Адидас! Шиндандский госпиталь, ноябрь 1988 г.

Афганский разговор

Распаленный после бани подполковник стряхивает крошки с разостланной газеты. И, как будто споря с кем-то, убежденно восклицает: «Нет, наш солдат – самый лучший…»

– Тебя как зовут?

– Миша.

– Миша, расскажи, как это было.

– Ну, мы не знали, что это духи.

– Как это?

– Они баранов пасли. Часто проходили. Мы думали, что вернулись.

– А когда вы поняли, что это духи?

– Они стрелять начали. Из пулемета.

– Так сразу?

– Они сначала просто прошли. Потом вернулись.

– А сколько их было?

– Сначала четыре. Остальные потом начали.