Заповедными тропами
Шрифт:
Достав сачок и насадив его на длинную палку, я решил им закрыть нору с таким расчетом, чтобы вылетевшая птица попала в сетку. Уже сильно стемнело, когда я с сачком в руках осторожно подкрался сверху к обрыву, улегся на живот и прикрыл сачком выходное отверстие. Проделав это, я был уверен, что не пройдет и пяти минут, как прекрасная птица забьется в сетке. Но прошло пять, десять, двадцать минут, а этого не случилось. Лежа на животе и продолжая держать сачок, я ногами стучал по земле в надежде выгнать из норы птиц, но, увы, безуспешно. Руки мои устали, и, решив, что птицы ночуют в другом месте, я поднял и положил около себя сетку. В тот же момент из норы вылетела сизоворонка и с криком скрылась в вечерних сумерках. Представьте же мою досаду! Как я себя ненавидел за нетерпение и поспешность! Изругав себя, я решил в дальнейшем быть более терпеливым. Но, увы, слишком поздно — мне не удалось поймать сизоворонку. Напуганные птицы стали крайне осторожны и вылетали из норки, как только я приближался к обрыву. До сего времени не могу понять, как они могли слышать
Прошло месяца полтора, и наконец, несмотря на ряд неудач, мое желание исполнилось.
Однажды поселковые ребята принесли нам маленького птенца сизоворонки. Он был как-то особенно уродлив и отличался крикливостью и прожорливостью. Достаточно было войти в комнату, где помещался пленник, как он начинал громко кричать, требуя пищи. Кусочки сырого мяса, лягушата, дождевые черви — все это поедалось ненасытным птенцом в большом количестве. Зато рос он очень быстро, покрывался яркими перьями и вскоре научился летать.
Птенцу была предоставлена полная свобода. Наевшись, он обычно усаживался в саду на сухую ветвь акации, растущей против балкона, и сидел там до тех пор, пока не чувствовал нового приступа голода. Тогда он принимался разыскивать людей, появлялся на террасе или через открытое окно влетал в комнату. Усевшись на первое удобное место, будь то спинка стула, плечо или голова человека, птенец начинал кричать, требуя пищи. Отделаться от его настойчивых криков можно было, только сунув ему в рот несколько кусочков сырого мяса. С жадностью проглотив пищу, птенец взъерошивал перышки, оставался короткое время неподвижным, видимо наслаждаясь чувством сытости, затем бесцеремонно здесь же оставлял свою «визитную карточку» и через открытое окно улетал в сад на ту же сухую ветку. Здесь он предавался отдыху и переваривал съеденное, пока новый приступ голода не заставлял его вновь искать людей. Вскоре наш противный, крикливый и надоедливый птенец превратился в красивую взрослую птицу. Мы прозвали ее Сивкой.
Чем старше становилась Сивка, тем больше она нуждалась в движении. Иной раз поднимется высоко в воздух, полетает над садом и усядется на самую вершину пирамидального тополя. Бывали и такие случаи, что после полета кругами у дома Сивка направлялась в степь и, пролетев с полкилометра, садилась на телеграфную проволоку.
Там уже она сталкивалась с дикими сизоворонками. «Неужели улетит?» — замирало в страхе мое сердце. «Наверное, улетит», — отвечал я на свои мысли. Конечно, я мог бы водворить Сивку в пустую комнату, заставленную деревьями, и не пускать свободно летать по саду, но лишить нашу птицу свободы мне было жалко. Будь что будет, решил я и не стал об этом думать. А сизоворонка, как будто желая разубедить меня в моих сомнениях, продолжала оставаться такой же ручной и доверчивой. Увидишь ее иной раз на высоком дереве и даже усомнишься, что это наш выкормыш. Такая она красивая, оперение гладкое, к телу плотно прилегает, и ведет она себя как настоящая дикая птица — сидит на дереве и зорко следит за всем окружающим. «Сивка!» — закричишь на весь сад, с уверенностью, что эта случайно залетевшая дикая птица улетит сейчас подальше от беспокойного места. И вдруг видишь, что это действительно Сивка. Сидя на дереве, она откликнется своим коротким, грубым криком, а затем, блестя на солнце яркими крыльями, мелькнет в воздухе и усядется на руку. Только не стала Сивка любить, чтобы ее руками трогали. Толкнешь ее пальцем, а она своим сильным клювом больно за палец хватит, но смотрит на вас так же доверчиво, как и раньше, когда была уродливым птенчиком. Ну разве хватит силы лишить такую птицу свободы?
Но вдали от дома Сивка была так же осторожна, как и ее дикие родственники. Завидит, бывало, издали гурьбу ребятишек, насторожится и сразу же расправляет крылья. Спугнутая, она летела прямо в наш сад, считая его своим домом. Так эта ручная сизоворонка жила в нашем саду все лето. Еще задолго до наступления осеннего ненастья Сивка исчезла. Ее искали, звали, но безуспешно. А тут начали желтеть листья в саду, по степи побежали лохматые комья перекати-поля, в небе загоготали гусиные стаи, закурлыкали журавли. И, наблюдая грустную картину осеннего отлета, мы поняли, куда девалась наша Сивка.
Южная зима длится недолго. На смену зимнему ненастью пришло веселое время — весна. Снег стаял, серая степь вновь покрылась молодой зеленью и тюльпанами. Появились первые табунки пернатых странников. К северу тянулись крикливые вереницы гусей, летели кулики и чайки. Птицы спешили на родину, наполняя степной воздух веселым гомоном.
Однажды утром нас с братом разбудил голос няни: «Вставайте, дети, скорее — Сивка прилетела!»
Мы мигом оделись и выскочили на балкон. В зазеленевшем саду на привычном месте — сухой ветке белой акации — сидела наша любимица. Мы стали звать ее: «Сивка, Сивка!» Красивая, яркая птица легко соскользнула с ветки, подлетела к нам совсем близко, но не решилась, как прежде, сесть на руку и вновь вернулась на ветку. Сизоворонка одичала, отвыкла от людей. В течение дня она несколько раз влетала через окно в комнаты, но тотчас вылетала наружу.
Перелетные птицы обладают исключительной способностью находить те места, где протекла их жизнь. Улетая на зиму иногда за тысячи километров, они возвращаются весной к месту и даже к дереву, на котором они выросли. В этом отношении память у птиц замечательно развита. Таким образом, в возвращении сизоворонки в наш сад нет ничего особенного. Она вернулась на свою родину, на ту самую сухую ветвь акации, где она привыкла сидеть еще желторотым птенцом. Другое меня удивляет. Как могла птица так долго оставаться доверчивой к людям, которые ее выкормили? Из моей большой практики это единственный случай.
Сивка прожила в нашем саду недолго. Несколько дней она продержалась возле дома, влетала в комнаты, садилась на перила балкона рядом с нами, но затем вдруг исчезла. Вероятно, ручную птицу потянуло к собратьям.
Глава третья
ФОМКА
Мой брат и его закадычный друг — сын школьного учителя Петька — готовились к сдаче экзаменов. Каждый день к девяти часам утра Петька являлся к нам и вместе с братом просиживал в кабинете отца часов до одиннадцати. В одно позднеосеннее утро, о котором я сейчас расскажу, Петька прибежал к нам особенно рано. Войдя в столовую, где вся наша семья собралась к утреннему чаю, он сообщил, что ему сегодня принесли живого и вполне здорового лесного кулика — вальдшнепа. Живой вальдшнеп, и в руках Петьки — это для меня было невыносимо. Достать живого и здорового вальдшнепа уже давно было моей заветной мечтой. Но осуществить свою мечту мне не удавалось. Желая доставить мне удовольствие, один из знакомых охотников как-то принес вальдшнепа-подранка. Но лучше бы он этого не делал. Крыло птицы, перебитое у самого основания дробью, сильно распухло, и вальдшнеп спустя два дня погиб от гангрены. Гибель его была для меня настоящим горем. И вдруг живой и здоровый вальдшнеп у Петьки! Если бы это сообщение я услышал от другого мальчика, то, конечно, принял бы все меры, чтобы приобрести птицу в свою собственность. Но это был Петька — сегодня он сознательно прибежал особенно рано только для того, чтобы подразнить меня и вызвать во мне зависть. «Зачем ему вальдшнеп? Он не уделит ему и минуты своего времени, и несчастная птица погибнет с голоду. Эх, если бы он отдал мне этого вальдшнепа!.. Но разве Петька способен на такой поступок?» Ненавидя Петьку в тот момент, я чуть не заплакал. Надо сказать, что в школе был небольшой живой уголок, где Петька и брат сообща содержали кое-каких животных.
Сразу после чая оба мальчугана скрылись в кабинете отца, а я оделся и ушел в сад. В тишине нашего запущенного сада я легче переживал свои детские невзгоды.
Было тихое осеннее утро, низко висело серое небо, от земли поднималось теплое испарение, пахло прелым листом. Я вышел на одну узкую тропинку и незаметно для себя очутился в отдаленной и глухой части сада. Здесь тропинка прихотливо извивалась среди крупных и густых кустов сирени и желтой розы. На одном из поворотов мой рассеянный взгляд неожиданно наткнулся на что-то странное. Я вздрогнул и сосредоточил внимание. Совсем близко от тропинки, рядом с полусгнившим пеньком яблони, среди поблекшей сырой листвы неподвижно сидела крупная темная птица. Окраска ее спины со струйчатым рисунком почти сливалась с окружающим фоном, длинный клюв наискось опускался до самой земли, а чудные, крупные глаза внимательно следили за моими движениями. Я замер на месте — это был вальдшнеп. Завидев меня, он лишь плотнее прижался к почве и остался неподвижным. Птица подпустила меня так близко, что, сделав вперед два шага, я смог бы попытаться схватить ее рукой, но на это я не решился. Уже тогда я хорошо знал, что вальдшнеп, подпуская к себе на самое близкое расстояние, способен быстро и ловко взлететь в воздух в вертикальном направлении. Я боялся риска. Не делая резких движений и не производя шума, я осторожно попятился назад и, как только скрылся за ближайшим кустиком, опрометью бросился к дому.
Я решил попытаться поймать вальдшнепа при помощи сачка, насаженного на длинную палку. Но я обыскал комнаты, кладовую, слетал на чердак, а сачка, как назло, нигде не было. Потеряв около четверти часа, я нашел его наконец, но — о несчастье! К длинной палке был прикреплен только металлический остов — кто же сорвал сетку? Но я не мог терять времени. Ведь живой вальдшнеп не будет оставаться на одном месте так долго. Заменив сетку куском кисейной занавески, я бросился по знакомой тропинке к месту, где оставил птицу. Я почти не надеялся, что найду ее, и как же велика была моя радость, когда я вновь увидел вальдшнепа! Он продолжал сидеть в той же позе и черными, влажными глазами смотрел в мою сторону. Тихо опустился я на колени и стал осторожно над самой землей подвигать сачок вперед — все ближе и ближе к сидящей птице. Вот сачок возле самого вальдшнепа, а он продолжает оставаться на месте. Еще секунда мучительного напряжения, и, сделав резкий бросок вперед, я накрыл вальдшнепа. Но что за странность? — пойманная птица почти не билась. Трясущимися руками я вытащил ее из-под сачка, и только тогда мне стала ясна причина странного ее поведения. Вальдшнеп был худ, как щепка.