Запрещенная Русь. 10 тысяч лет нашей истории – от Потопа до Рюрика
Шрифт:
Спокойствия на Руси никогда не было, но XI век в плане борьбы за власть оказался на редкость бурным, «мать городов русских» ходил ходуном, как растревоженный улей, вернее, осиное гнездо. Наследники, законные и не очень, пользовались любой возможностью помочь окончить жизненный пусть своим конкурентам. Зачастую такая возможность появлялась только при помощи меча, заодно, естественно, к праотцам отправлялись и все, кто оказывался побежденным. Страдал прежде всего народ, который тоже не оставался в стороне, периодически бунтовал и грабил все, что плохо лежало или было плохо спрятано, сжигал подчистую, но тут же сам оказывался ограбленным и сожженным следующим «победителем».
Не отставали соседи, на Русь
Сын Владимира Святого Ярослав Мудрый, правивший до 1054 года, действительно был мудрым в своей политике, а кроме того, боголюбивым, за что его очень чтила церковь. Но не все в отношениях с церковью у Ярослава было так безоблачно, правда, в том вина скорее самой церкви, а не князя.
Первым предстоятелем Русской православной церкви по пригородному местечку Берестову – любимой вотчине киевских князей – был Ларион. В «Повести» о нем говорится так: «В лето 6559 (1051). Поставил Ярослав Илариона митрополитом, русского родом, в Святой Софии собрав епископов». Представляете себе скандал – князь буквально назначил митрополитом своего духовника, то есть сделал то, на что имел право только Константинопольский патриарх! Разве такое самовольство могло искупить то, что Иларион был «муж благ, книжен и постник»? Кстати, он стал известен в Киеве еще до скандального решения Ярослава, поскольку вырыл себе за городом молитвенную пещерку, куда удалялся для размышлений. Эта пещерка положила начало будущему Киево-Печерскому пещерному монастырю, нынешней лавре.
Так вот, «книжен» муж был митрополитом, конечно, только при жизни Ярослава, а потом просто исчез из всех хроник. Странно, не так ли? Это фигура огромного масштаба, первый русский митрополит, первый русский философ, тот, чьи проповеди часами слушали и князья, и простые миряне, первый русский христианский писатель, надежда и опора в славных делах князя Ярослава. Если его напрочь перестали упоминать во всех летописях, то, наверное, это произошло не зря. Умер вместе со своим князем? Скорее всего, нет.
В это же время среди братии Киево-Печерского монастыря появляется новый монах – Никон, личность настолько выдающаяся, что при жизни был прозван Великим. По его проповедям и остаткам кое-каких воспоминаний ясно, что это и был Иларион.
К чему так подробно о первом русском митрополите? Дело в том, что автор «Повести» Нестор был монахом того же монастыря, а его учителем – Никон, уже ставший игуменом Киево-Печерской обители. Этот монастырь – пример, пожалуй, первой русской оппозиции власти был костью в горле нового митрополита-грека. Из-за слишком высокого авторитета его монахов просто выкурить дымом из пещер их было опасно, тогда решили действовать тихо, но наверняка. Дело в том, что, выражаясь современным языком, монастырь не был зарегистрирован в соответствующих органах, то есть проповедями занимался без разрешения на то вышестоящей организации, налоги там не платил, прописки по месту жительства монахи не имели… Можно не объяснять, нам это очень знакомо, правда?
Взамен на снятие бюрократических претензий начальство потребовало удаления из монастыря Никона. Пришлось бывшему митрополиту и опальному монаху бежать аж в Тмутаракань (дальше тогда было просто некуда, Америку еще не открыли). В Киев он вернулся много позже, стал в монастыре игуменом и навсегда остался в
Конечно, одними из первых страниц, которые безжалостно вырвал из работы Нестора Сильвестр, были тексты, написанные Никоном, особенно те, что ругательски ругали современную ему власть. Не мог Никон, а за ним и Нестор, хвалить засилье иностранщины, в первую очередь византийской диаспоры, поскольку всю жизнь с ним боролся, как и с распрями наследников Ярослава Мудрого. Интересно, почему это наследники очередного князя-объединителя после его смерти обязательно устраивали кровопролитнейшую свару за власть?
Изъятое из Несторовской летописи безвозвратно утеряно. Владимир Мономах, придя к власти на исходе жизни, пожелал оставить о себе несколько иную память, чем та, какая оказалась на страницах «Повести». Пришлось править… Да как! Кое-где просто вставлен текст якобы от имени Нестора (это где про самого Владимира Мономаха). Операция по «улучшению» летописи вышла топорной, даже не слишком сведущему читателю ясно, что это текст другого пошиба. Мы простили бы Владимиру Мономаху, если бы он просто вставил в «Повесть» про себя любимого, можно ведь и не читать, пролистали бы дальше – и все. Но эти восхваления помещены вместо Несторовского текста.
Понимал ли выдубицкий игумен Сильвестр, когда брался за ножик и перо для правки творения Нестора, как его собственное дело в веках отзовется? Вряд ли, во-первых, потому, что кто же мог знать, что «Повесть» окажется основополагающей летописью по древнерусской истории? Во-вторых, явно не видел ничего особо крамольного в такой редакторской правке, иначе не оставил бы на ней свое имя.
Был ли у него выбор? Ну, если отмести вариант с гниением в тюремной яме, то не было. Воля князя – закон, кто не подчинялся, пенял на себя. Тем более воля Владимира Мономаха, к шестидесяти годам получившего наконец великокняжеский престол!
Кроме того, князь был грамотен! Окажись он двоечником, и «Повесть» могла бы дойти до нас в неисковерканном варианте. Но Владимир хорошо понимал, что, даже уничтожив весь пещерный монастырь на корню, он ничего не добьется, и приказал сначала выдать ему манускрипты. Тогда-то за них и был посажен выдубицкий игумен Сильвестр с цензурной правкой. Все, по мнению Владимира, крамольное и ненужное безжалостно удалялось, а то, что можно было исправить, переписывалось.
Если бы нашим правителям пришло в голову учредить День цензора по типу Дня милиции или работников леса, например, то первым почетным цензором следовало бы объявить самого Владимира Мономаха, вторым игумена Сильвестра, а датой основания этой службы считать первый день «работы» над Несторовской летописью.
Виноват ли Сильвестр, ведь за его плечом с инспекторским хмыканьем стоял сам правитель Руси?
Помните оправдания Иуды Искариота, периодически появляющиеся на свет? Он просто выполнил свою миссию, ведь должен же был кто-то предать Христа? Если бы этого не сделал Иуда, Спасителя не распяли бы на кресте, он не погиб бы и, следовательно, не воскрес нам всем на радость! Логика убийственная.
Сильвестр, мол, немного (или много) подправил «Повесть», зато она вообще дошла до нас, в противном случае могла просто сгореть в огне. Но одно дело, спасая труд Нестора, счищать с его страниц ножичком неугодные строки и несколько другое – вписывать на их место текст, подобострастно восхваляющий нового князя. Кстати, вставлены и «Поучения» самого Владимира Мономаха. В них настолько все правильно и патриотично, даже не верится, что написаны человеком, положившим столько жизней (чужих, конечно) в борьбе с родственниками за власть и много раз предававшим всех и во всем. Зато это демонстрирует личное участие Владимира в редактировании летописи.