Запретная археология
Шрифт:
В течение многих столетий в Атлантиде правили мудрость и умеренность. Но со временем подобные добродетели выродились и уступили место алчности и честолюбию. Богатство и гордыня народа лишили его милости богов и привели к полной гибели.
Жители острова поддались соблазнам власти; армии завоевали – и тщились удержать – обширную империю: им принадлежал Иберийский полуостров, юг Франции, Северная Африка и север Италии. Затем они попытались овладеть Египтом и Грецией. В конце концов они были остановлены в большом сражении, в котором ведущую роль сыграли афиняне.
Спустя какое-то время после этого поражения боги, похоже, отвернулись от них окончательно и полностью
Осталось лишь огромное количество густого ила, который сделал плавание через Атлантический океан невозможным.
Источник версии
Впервые историю Атлантиды – историю ее величия и жестокого уничтожения – поведал миру древнегреческий философ Платон. Он был одним из самых ранних и, безусловно, одним из самых великих философов из всех. Родился он около 427 года до н.э., писал и учил в Афинах до своей смерти спустя восемьдесят лет. Для передачи своих идей он обыкновенно прибегал в своих книгах к форме бесед или споров между друзьями и товарищами. Таким способом он ввел в обиход немало исторических повествований и легенд, но никогда не было установлено, чтобы он выдумал их. Он брал то, что находил, и в том виде, как находил, чтобы проиллюстрировать свои философские идеи.
Под конец жизни, когда его слава достигла уже своей вершины, он написал два связанных между собой диалога – «Тимей» и «Критий». В них он излагает устами Крития, который в реальности доводился родней Платону в старшем поколении, историю Атлантиды, как он ее услышал.
Очевидно, сам Критий сначала рассказал эту историю Платону, который по своему обыкновению переработал ее в диалог. Но откуда же услышал эту историю Критий?
Критий объясняет, что она издавна бытовала в его семье; впервые ее рассказал его прапрадеду родственник – видный афинянин, знаменитый Солон. А вместе с историей Солон передал его семье свои подробные записи. Спустя полтора столетия эти записи, видимо, оказались доступны Платону.
Солон был весьма почитаемой фигурой в греческой истории, особенно во времена Платона. Нельзя и подумать, чтобы Платон приписал ему какие-то лживые вымыслы. Солон также считался одним из мудрейших людей своего поколения, ибо не кто иной, как он разработал законодательную систему, которой пользовались Афины.
В период немалой гражданской смуты Солона попросили найти законодательный и политический компромисс, который устроил бы все стороны. Он выполнил это с большим успехом, но, зная, что впоследствии сделается мишенью для людей, пытающихся отстаивать свои собственные интересы, он решил удалиться из Афин, с тем, чтобы всем пришлось уживаться с законами в их исконном виде. Поэтому, как только законодательная система вступила в силу, он покинул Афины и отправился в заморское странствие, начав с путешествия в Египет.
Как и большинство афинян, Солон имел ремесло; он был купцом и судовладельцем. Египет для него был подходящим портом захода, ведь там имелось прочно установившееся греческое присутствие. Еще раньше фараон Амасис (570–526 гг. до н.э.) дозволил грекам создать вблизи от его царской столицы Саиса, в дельте Нила, торговое поселение – порт Навкратис. В его-то правление и прибыл Солон.
В Египте Солон прожил несколько лет. За это время он побывал в Саисе и подробно беседовал с Сонхисом, тамошним жрецом; он также посетил Гелиополь, где вновь сдружился со жрецом, Псенофисом, который тоже поведал ему немало древних знаний, сохранявшихся в храмах. Позднее оба служителя
И вот как раз во время беседы с жрецом – возможно, Сонхисом – в храме в Саисе Солон впервые услышал историю Атлантиды. Возможно, что жрец позволил гневу взять верх над своей обычной сдержанностью.
В храме Солон пустился разглагольствовать о древности греческой истории, когда один из присутствовавших египетских жрецов, человек уже весьма преклонных лет, наконец не выдержал. «Ах, Солон, Солон! – вскричал он. – Вы, эллины, вечно остаетесь детьми, и нет среди эллинов старца!» Солон, приведенный в недоумение, спросил, почему он так говорит.
На что жрец ответил: «Все вы юны умом, ибо умы ваши не сохраняют в себе никакого предания, искони переходившего из рода в род, и никакого учения, поседевшего от времени».
Жрец описал многочисленные уничтожения человеческого рода в прошлом: так, в Греции было великое наводнение, которое смыло в море все города этой земли. А поскольку никто из выживших не умел писать, то культура должна была начинаться заново и всякая память о временах до катастрофы была утрачена. Однако, продолжал жрец, в Египте ни одно из этих бедствий не привело к таким разрушениям; и посему «все это с древних времен запечатлевается в записях, которые мы храним в наших храмах».
Выслушав это, Солон пришел в восторг от возможности узнать что-нибудь о прошлом и настойчиво просил жреца продолжать. Жрец, поначалу, как видно, с неохотой, решил не утаивать от Солона историю Атлантиды. Надо полагать, возможно, что гнев увлек жреца и поставил в положение, когда он должен был раскрыть нечто, о чем предпочел бы, пожалуй, хранить молчание. Несомненно, отсутствие каких-либо последующих сведений относительно этой истории могло указывать на то, что это было знание, хранимое только для внутреннего круга жрецов. Как бы то ни было, жрец поведал Солону историю того, что случилось за 9 тысяч лет до этого времени: он рассказал ему историю Атлантиды.
Солона увлекла драматичность повествования, и он вознамерился переработать эту историю в крупную эпическую поэму наподобие тех, что были написаны Гомером о Троянской войне. По завершении своих странствий Солон вернулся в Афины и принялся над ней работать. Но вскоре забросил ее. Возможно, его испугала грандиозность взваленной им на себя задачи. Какова бы ни была причина, он передал и рассказ, и сделанные им записи прапрадеду Крития. И вот так эта история дошла до Платона.
Платон остается оригинальным рассказчиком истории. Не выдумал ли он ее? Против этого говорит то, что во всех других его сочинениях его никогда не обвиняли в вымысле. Да и Солон имел прочную репутацию честного и мудрого мужа. Сама родословная передачи рассказа от Солона к Платону также кажется правдоподобной. Но что же, мы имеем дело с историей, к которой каждый, в том числе египетский жрец, прибавил что-то от себя? С историей, которая, начинаясь почти во всем правдиво, оканчивалась едва ли не во всем лживо? Несомненно, в ней, по-видимому, есть элементы, которые могли быть позаимствованы из целого ряда самостоятельных источников.
Даже Платон понимал – излагаемое им выходило за границы доверия настолько, что он счел необходимым открыто заявить, что это «сказание, хоть и весьма странное, но, безусловно, правдивое». По сути, в «Тимее» он четыре раза считает должным подчеркнуть, что оно правдиво. Подобные настойчивые заверения служат показателем его опасений, что, по крайней мере, некоторые из его читателей откажутся поверить в него. В этом он был прав: его ученик Аристотель категорически отверг эту историю как басню.