Запретная девочка Тагира
Шрифт:
Последнее слово кричит, а не шепчет.
– Нет! – и еще раз. – Ты врешь! Врешь! Пусти! Я хочу найти их!
Вдруг резко встает и бежит к двери. Делаю шаг влево и она ударяется мне в грудь. Пытается оттолкнуть и убежать, но я обхватываю ее за талию. Прижимаю к себе. Крепко прижимаю. Лишая ее возможности двигаться.
– Нет! нет! нет! – продолжает она кричать. Дергает руками, но я фиксирую их вдоль ее тела. – Нет! Ты врешь! Пусти меня! Ты специально это говоришь! Но я все равно сбегу! Я сбегу!
Я
Что я могу ей сказать? Она все поняла. Не приняла пока, но все поняла.
И, сука, это оказалось сложнее, чем я думал.
Ее слезы, которые сейчас смачивают рубашку на груди, обжигают мою кожу. Как будто ее боль передается и мне.
Я вижу, насколько искренне ее горе. И я вспоминаю себя, когда обнаружил мать в луже крови. И какое-то другое чувство появляется в груди. Не злость, не ненависть.
Жалость. Я вижу, как бьется в моих руках Полина. Как она ревет в голос. Как бессвязно говорит какие-то слова.
Ее горе неподдельно. Какие бы ни были, а это были ее родители. Пусть она еще многого не знает о них. Хотя… может, лучше для нее, чтобы она и не знала…
Мы так и стоим еще какое-то время. Чувствую, как она успокаивается понемногу. Уже просто всхлипывает и дергает плечами.
Поднимаю ее и несу на кровать. Она тут же сворачивается, поджимая ноги к груди. Я накрываю ее одеялом.
И, вот, когда кажется, что она успокоилась, что все, она вдруг отбрасывает одеяло и вскакивает с кровати. Я едва успеваю схватить ее.
– Я не хочу… - бубнит она. – Не хочу… не должна… мама… мама…
– Тихо, - говорю я впервые с того момента, как сообщил ей о смерти родителей. – Тихо, Полина.
Опять прижимаю к себе и глажу по волосам.
– Тихо.
С силой опять укладываю ее, накрываю и кладу руку на нее. Как груз. Чтобы не встала.
Она еще что-то шепчет себе под нос. Все лицо в слезах и подушка уже намокла.
Я большим пальцем провожу по щеке, стирая слезы, и Полина закрывает глаза.
Все еще всхлипывает, но реже и реже.
Постепенно затихает совсем и дыхание становится ровным.
Отключилась.
А я боюсь убрать с нее руку, чтобы она опять не вскочила и не началось все сначала.
Не думал, что это все так тяжело дастся мне. Я сам опустошен. Раздавлен. Это совсем не те чувства, которые я ожидал.
Я смотрю на съежившуюся под моей рукой Полину и не понимаю, что происходит. А главное – что делать дальше.
26. Тагир
Я так и не смог уйти из ее комнаты... Не смог. Сколько-то ещё сидел возле кровати, смотря на подрагивающую время от времени Полину. Говорят, люди иногда улыбаются во снах. Я пока не видел такого. Но в эту ночь Полина во сне плакала.
Не помню, как, но оказался на диване. Утром проснулся от того, что все тело затекло. Я так и пролежал всю ночь, скрючившись.
Открыв глаза, вижу, что Полина уже не спит. Лежит все также под одеялом и взгляд устремлён в стену. Какой-то стеклянный пустой взгляд.
Встаю и, крутя головой из стороны в сторону, чтобы хоть как-то расслабить затекшую шею, подхожу к девчонке.
Она никак не реагирует.
– Полина, - зову ее. Ноль реакции. – Слышишь? Вставай. Пойдем, умоешься.
Девчонка никак не реагирует. Так и лежит. Только еще больше натягивает на себя одеяло.
Может, и правда дать ей отлежаться? Побыть одной.
Бросаю на нее последний взгляд и выхожу из комнаты. Не знаю, что у меня болит сильнее – затекшее тело или голова. Ко мне возвращаются вчерашние воспоминания.
Владислав. Ренат. Полина.
Иду в душ и там, под струями воды, пытаюсь хоть как-то прийти в себя.
Ренат и Виола. Сегодня надо на трезвую голову еще раз выслушать Владислава. Кто мог убрать этих двоих? Я понимаю, что Ренат кому-то был должен. Но какой смысл убивать его? Так точно денег с него не получишь.
Замкнутый круг.
Переодеваюсь и, прежде чем уехать в офис, иду опять к Полине.
Она уже встала. Сидит сейчас на кровати, но все еще смотрит в стену. Взгляд все такой же пустой.
– Мне надо отъехать, - говорю я, поправляя запонки. – Будь здесь. Надеюсь, теперь ты понимаешь, что здесь – самое безопасное для тебя место. Я приеду и поговорим. Решим, - что и сам не знаю. Что нам с ней решать? Но надо же что-то сказать ей. – Там на кухне… сама поешь, в общем. Полин? – зову ее, видя, что никакой реакции. – Ты слышишь меня?
Она медленно переводит взгляд со стены на меня. Но смотрит вообще без эмоций.
– Ты слышишь меня? – повторяю вопрос. – Хватит. Приходи в себя уже. Погоревала и хватит.
Осекаюсь. Наверное, я слишком жесток, но как иначе привести ее в чувства? Я не собираюсь с ней нянчиться.
– Тебе не понять, - вдруг тихо произносит она и отворачивается.
В одно движение оказываюсь рядом с ней. Хватаю ее за горло.
Взгляд тут де становится более осознанным. В глазах – испуг.
– Не понять? – цежу я. – Рассказать тебе, что чувствуешь, трогая еще теплую кровь своей матери? Что испытываешь, когда пытаешься открыть ее веки, уже понимая, что она сама их никогда не откроет? Или рассказать тебе, каково это стоять одному рядом с гробом? А потом на могиле?
Полина лишь сглатывает, но взгляд ее хотя бы приобретает хоть какую-то осмысленность.
Я отпускаю ее, отталкивая от себя.
– Я тебе все сказал. Сиди смирно. Мой телефон у охраны. Если что-то срочное, - произношу эти слова, разворачиваюсь и ухожу.