Запретная любовь. Колечко с бирюзой
Шрифт:
Надо сказать, Уинифрид была отчасти виновна в крушении их брака с Чарльзом. В этом Кристина не сомневалась. Всякий раз, когда она вспоминала о ней, в памяти возникал какой-нибудь из самых неприятных моментов их прошлой жизни. В будущем Уинифрид способна самым беззастенчивым образом настроить детей против нее. Так она может попытаться отомстить Кристине за обиду, причиненную ею Чарльзу. Уинифрид всегда горячо любила Чарльза, словно он был ее родным сыном.
«Но я не причинила ему никакой боли, — в отчаянии думала Крис. — Ведь уязвлена всего лишь его гордость. Будь он способен испытывать душевную боль или обиду, я бы от него не ушла. Если какой-либо муж и заслуживает того, чтобы его оставила жена, то это именно Чарльз».
Сколько раз Кристина пыталась наладить с ним отношения и заставить понять ее. Надеялась, что Чарльз заметит: она уже теряла терпение. Однако муж был либо слишком слеп, либо слишком безразличен, чтобы пойти навстречу. Джордж Вулхэм прав — глупо впадать в сентиментальность и испытывать угрызения совести из-за человека, не проявлявшего к ней ни малейшего интереса. Чарльз отверг не только ее тело, но и душу. Она неизбежно оставила бы его. Правда, конец мог наступить не так скоро, если бы не Филипп. Она глубоко благодарна судьбе за то, что именно в тот момент Филипп вошел в ее жизнь. Он избавил ее от страданий, которые уже давным-давно были не столько физическими, сколько духовными.
Как долго, живя с Чарльзом, Кристина вынуждена была подавлять свои вполне естественные инстинкты — тягу к теплу, любви. Кристина потеряла всякую надежду когда-нибудь стать женой человека, которому она требовалась не только в кухне или восседающей в качестве хозяйки за обеденным столом, но и в постели. Да, такова была суровая правда. Ей хотелось принадлежать мужчине, который желал бы ее, Кристину. А так — что же? Чарльз отстранялся и заявлял, что эти вещи хороши для медового месяца или по какому-нибудь особому поводу, а затем не подходил к ней неделями, а то и месяцами. «И чего ради, — спрашивала она себя, — я наряжаюсь в новое платье, меняю прическу, выбираю новые духи?» Чарльз не раз заставлял ее даже сомневаться в том, действительно ли она женщина, хотя она и знала, что другие мужчины находят ее привлекательной. Чарльз хотел видеть в ней хозяйку дома, умеющую принять гостей, мать своих детей. И только… Фил был совершенно иным! С ним она ощущала себя настоящей женщиной! И дело тут не только в сексе. Для Кристины любовные утехи в чисто сексуальном смысле большого значения не имели. Ей нужны были романтические чувства, нежность, все те нежные мелочи влюбленных, на которые иные мужчины смотрят как на трату времени. Так вот, Филипп давал ей все — и страсть, и нежность.
Испытывала ли она что-нибудь подобное к Чарльзу, когда впервые встретилась с ним? В то время Кристина была молода и романтична. Может, просто она не вовремя родилась и ей следовало бы жить в викторианскую эпоху, когда любящие покрывали любовную пилюлю такой толстой сахарной оболочкой, что теперь их называют лицемерами? Уж не обманывает ли она себя? Неужели весь этот хаос — прямое порождение секса, безобразного, эгоистичного и в конечном итоге неизбежно убивающего красоту, как червяк, забравшийся в бутон цветка?
А вдруг жизнь со вторым мужем закончится так же скверно, как и первое замужество?..
…Снотворное понемногу начало действовать. Дыхание ее стало более спокойным, страхи рассеялись. Но, погружаясь в сон. Кристина почувствовала, как по щекам скатились слезинки, и ощутила на губах их соленый вкус.
2
Кристине припомнилась ночь, когда они с Филиппом стали любовниками. Хоть ей было уже за тридцать, она чувствовала себя так, словно была юной новобрачной, девственницей, не тронутой и сберегшей себя — свое тело, ум и душу — для этого мужчины. Чарльза она стеснялась. С Филиппом напускная скромность была ни к чему — существовало лишь откровенное, честное желание. Он научил ее любви, показал, что физическая близость между мужчиной и женщиной может быть всепоглощающей, свободной от какого-либо стыда, причем ее страсть могла — и это естественно — быть столь же сильна, как и его. Нет необходимости что-то в себе подавлять, что-то с трудом сдерживать, обуздывая порывы, — как это всегда было с Чарльзом. Ночь любви с Филиппом совершенно не походила на те, что она когда-либо пережила с мужем. Все было словно впервые — незнакомо, ново, волнующе.
Когда они лежали, тесно прижавшись друг к другу, она призналась, что никогда раньше не изменяла мужу.
Губы Фила замерли на ее груди. Он уже говорил, что у нее очаровательные маленькие груди, совсем как у молоденькой девушки: округлые и упругие. И только розовые соски потемнели после родов.
Его пальцы играли ее густыми каштановыми локонами. Филу нравились длинные волосы, и Кристина обещала никогда их не подстригать. Его прикосновения отозвались возбуждением во всем теле; она страстно притянула его к себе.
— Ты не жалеешь? — спросил он.
— Нет! Какие там сожаления! Ничего более восхитительного я в жизни не испытывала. Скажу больше: я люблю тебя, Фил!
— У меня, кажется, возникла одна мысль: я сильно в тебя влюблен.
Крис заглянула в его зеленые глаза. Она уже укоряла его за слишком длинные и темные ресницы — к чему такая роскошь мужчине? Волосы Фила, которые она ласково перебирала рукой, казались совсем темными. Какая у него бледная кожа — есть мужчины, кожа у которых после бритья приобретает синеватый оттенок. До чего же человеческие существа не похожи друг на друга, размышляла Кристина. Разумеется, сравнения неуместны, и все-таки она не могла не сравнивать это стройное крепкое тело — удивительно моложавое для сорокалетнего мужчины, — с телом своего мужа. Чарльз был моложе Фила, но допустил, чтобы тело его стало дряблым. Если Фил был брюнетом, то Чарльз — ярко выраженным блондином. Его светлые голубые глаза не умели заглядывать в душу так глубоко и излучать столько чувства, как глаза Фила. Трудно поверить и в то, как по-разному могут вести себя двое мужчин в минуты физической близости. С тех пор как Чарльз в последний раз проявил хоть какой-то чувственный интерес к ней, прошло так много времени, что он превратился для нее скорее в брата, да и то не слишком любящего. Даже в самом начале их брака его страсть вспыхивала как-то мгновенно и столь же быстро угасала. С ним она никогда не испытала того, что с Филом: продолжительного возбуждения, сознательно затягиваемого вплоть до мига высшего удовлетворения; длительные лихорадочные исследовательские ласки; восторг и упоение телом партнера; сигареты, выкуриваемые в темноте, когда двое лежат рядом, шепча друг другу ласковые слова; сладкая истома, овладевающая телом, когда минуты наивысшего напряжения остались позади; вопросы друг другу сонным голосом:
— Для меня все было просто восхитительно. А для тебя?
— А с кем-нибудь еще ты такое испытывал?
— Таким восхитительным никто никогда не был.
Филипп зажег свет. Он смотрел на нее не только с нескрываемым желанием любовника, но и с восхищением художника. Кристина прикрыла глаза рукой. Чарльз обычно выключал свет. Она иной раз спрашивала себя, знает ли муж, как она выглядит. К примеру, известно ли ему, что у нее родинка под левой грудью? Фил же не только сразу ее обнаружил и поцеловал, но и назвал одним из самых совершенных несовершенств, когда-либо созданных природой. Эта родинка, сказал он, подчеркивает кремовый оттенок ее кожи.
Она могла ради Чарльза хоть каждый вечер покрывать лаком ногти на ногах — он никогда на них даже не взглянул. Она убедилась, что ему просто не дано быть любовником. А Фил перецеловал каждый пальчик и сказал, что у нее очень красивые ноги. Он вновь вернул ей уверенность в себе, которую она потеряла за последние годы жизни с Чарльзом.
Когда она давала понять Чарльзу, что ей хотелось бы не ограничиваться одним актом любви за ночь, он обычно разражался смущенным смехом, начинал ее поддразнивать или же заявлял, что чрезмерно предаваться любовным ласкам вредно для здоровья, или находил какой-нибудь другой предлог, чтобы уклониться. Пока она лежала рядом с ним, испытывая глубокое разочарование, он преспокойно спал. Кристина долгое время спрашивала себя: «Может, я слишком сексуальна?» Она даже пошла к доктору, но он объяснил, что для молодой женщины двадцати или тридцати с лишним лет, а в ряде случаев и для женщин постарше потребность в физической любви — совершенно естественна и ей не следует из-за этого огорчаться или воображать себя ненормальной.
Каким милым был тот доктор. В эту ночь, которую она проводила с Филом, Крис вспоминала его, хотя никогда больше к нему не обращалась. Он был сед, он вел себя как отец, но у него были глаза мужчины, который в свое время наверняка умел смотреть на женщину с нескрываемым желанием. Ворчливым голосом врач сказал: «Да ваш супруг просто глупец! Некоторые люди не сознают своего счастья. Вы такая прелесть! Разумеется, есть на свете мужчины, в половом отношении явно обделенные. Как профессионалу, мне доводилось с ними встречаться. Он бы мог пройти курс гормональной…»