Запретная зона
Шрифт:
Он взял глянцевито-зеленую раколовку и прижал ее к груди. Казак, улыбаясь, смотрел на него…
С главным инженером правобережного района Клепиковым Греков сидел за одним столиком на летучке у Автономова и потом через полчаса вместе вышел из управления.
– Вас, Кузьма Константинович, можно поздравить с окончанием холостяцкой жизни, – сказал ему Греков.
– Ну да, ну да! – думая о чем-то своем, рассеянно отвечал Клепиков.
– Надеюсь, вашей жене понравился ваш коттедж.
Тут же Греков и пожалел о своих словах. Инженер Клепиков, этот грозный для своих подчиненных человек и один из тех гидростроителей,
– Кузьма Константинович!
Но тот не оглянулся. Маленький и тщедушный, он подпрыгивающей походкой почти бегом удалялся по той самой улице, в конце которой среди других чакановых крыш виднелась крыша старого казачьего куреня, облюбованного его только что приехавшей из Москвы супругой.
16
Он открыл калитку во двор, когда сражение ее за свои права с бывшим владельцем старого яблоневого сада вступило в решающую фазу. Лилия Андреевна, его супруга, в решительной позе стояла у большой яблони с топориком в руке, спрашивая у бывшего хозяина этого сада, который загораживал от нее яблоню:
– Разве вам не уплачено за каждую фруктовую единицу?
– Чего? – переспрашивал он, растопыривая руки, стараясь и не прикоснуться к ней, и не допустить до яблони.
– Я, кажется, по-русски говорю, что государством уже уплачено вам за каждое дерево, – отчеканила Лилия Андреевна.
Бывший хозяин сада взглянул на нее своими голубыми глазами, нос и губы у него покривились. Но он ничего не сказал, а вдруг повернулся и пошел прочь. Кузьма Константинович разминулся с ним в калитке.
Увидев мужа, Лилия Андревна ринулась к нему.
– Что за люди! В новом доме у него теперь водопровод, ванная, – она стала загибать пальцы на руке, но не договорила. Ее муж почему-то вдруг тоже скривил гримасу, очень похоже, как это только что сделал казак, и, отмахнувшись, пошел от нее в открытую дверь дома.
Но Лилия Андреевна тут же утешилась. Она давно знала и не скрывала от своих знакомых, что ее Кузьма, несмотря на весь его гидростроительный ум, человек со странностями, впрочем, присущими всем творческим людям. Поэтому его мнения по вопросам устройства семейного очага она совершенно спокойно могла не принимать во внимание. Придет время – и он еще скажет ей спасибо.
17
Не только в пойме, которую должна была затопить вода, но и по нижнюю сторону плотины люди, снимаясь с обжитых мест, переселялись на новые. Оттуда уходили перед нашествием воды, а здесь, вблизи плотины, говорили инженеры, тоже лучше было не оставаться.
Дальше инженеры ограничивались намеками. Конечно, ничего страшного в ближайшем будущем не предвидится. Но еще не зарубцевалась у людей память о том, как проходили здесь на Сталинград немецкие танки. Скорее всего, намеки и сыграли свою роль в том, что из станицы, которая оказалась под самой плотиной, жители раньше других переселились на новое место.
За три с лишним года они там давно уже обстроились, посадили молодые сады. Но и в старые не забывали наведываться. К тому же временные хозяева и не пытались заявлять на них свои права. Судя по всему, они даже чувствовали себя виноватыми перед теми, кто вынужден был бросить обжитые места, и совсем не препятствовали им, когда приходило время собирать урожай в садах.
Но Лилии Андреевне Клепиковой, которая, приехав теперь к мужу, занялась устройством семейного, пусть и временного, гнезда, совсем не обязательно было знать об их подробностях. До этого она привыкла жить в Москве. Она не цыганка была, чтобы всю жизнь проводить на колесах, кочуя вслед за мужем со стройки на стройку. Но теперь ее Кузьма уже стал приближаться к тому возрасту, когда и в самых, казалось бы, верных мужей начинает вселяться вирус ветрености. И пока еще до этого не дошло, она решила приехать к мужу.
Увидев старый казачий сад, она пришла в восхищение. Меньше всего она ожидала найти здесь, среди этого хаоса развороченной и вздыбленной земли, такое чудо. Ветви могучих яблонь с четырех сторон обнимали дом, где ей с мужем предстояло жить вплоть до окончания стройки. Конечно, он мог бы заблаговременно побеспокоиться, чтобы им отвели коттедж не где-нибудь на отшибе – на правом берегу, а в центральном поселке, но, как всегда, он зевнул. Из-за этого она теперь не намерена была терпеть неудобства. В конце концов, ничего с ее Кузьмой не случится, если он станет ездить отсюда на работу на автобусе. Это каких-нибудь восемь – десять километров. В Москве тысячи людей ежедневно ездят на работу из конца в конец города.
Однако и в этом казачьем доме, если его благоустроить, можно будет неплохо прожить до конца стройки. Даже нечто оригинальное есть в том, что они будут жить в курене. Из ветвей сада он выглядывает, как из зеленой рамы. Если на то пошло, можно оставить и камышовую крышу, чтобы не нарушать стиль. Тем более что крыша новая. Очевидно, еще совсем недавно бывшие хозяева куреня надеялись, что будут здесь жить.
Но эти доисторические окна и двери она, конечно, распорядится заменить. Темно в доме и от слишком густых яблонь. Но если срубить всего четыре яблони, образуется аллея в самый конец сада. Там можно поставить беседку. Лилия Андреевна сказала мужу, чтобы привезли три-четыре самосвала песка, а еще лучше – той самой золотистой морской крошки, что возят на плотину для фильтров. Поживи с таким мужем – и сама станешь гидрой.
18
Наконец-то на диспетчерке в управлении Автономовым была брошена одна из тех фраз, которой назначено было стать крылатой:
– Завтра зануздаем Дон.
Несмотря на то что перекрытие русла должно было начаться после обеда, уже с утра по всему крутому склону правого берега, посеребренному полынью, стояли люди. Красными, зелеными, оранжевыми платьями и платками женщин покрылась верхняя часть склона, а нижнюю часть заняли мужчины. Среди них можно было увидеть и красные околыши, от которых уже отвыкли взоры. Костерком пылали они в том месте, где стояла, выдвинувшись вперед, группа старых казаков.
Впереди, положив обе руки на байдик, стоял совсем древний старик. Вокруг него плясала армия кинооператоров и фоторепортеров. Среди них увидел Греков и девушку в комбинезоне, которая, казалось, вот-вот переломится под тяжестью своей кинокамеры. Но, расталкивая мужчин, она неизменно оказывалась впереди всех.
Вездесущее племя в желтых кожаных куртках ловило мгновения, когда солнце проглядывало сквозь прорехи туч, стремясь запечатлеть то, что через час или через день запечатлеть уже будет невозможно. Через час, через день все здесь будет иным. Будет, может быть, яркий солнечный день, но такое уже не повторится. Будет, возможно, еще более красивым этот берег, но Дон никогда уже не потечет по своему руслу. Не будет больше такого Дона.