Запретная зона

Калинин Анатолий Вениаминович

Проснулся от тоненького плача. За соседским забором девочка навзрыд жаловалась старухе на свое горе, а та никак не могла понять, откуда у нее в ручонках эти лохмотья размокшей бумаги. За то время, пока Игорь спал под вишней, весь бумажный флот ее размокнув до основания, пошел ко дну, й теперь она, вытаскивая клочья разбухшей бумаги из корыта, со слезами протягивала их прабабушке. Старуха с недоумением рассматривала их полуслепыми глазами. Игорь поспешил смастерить другую; точно такую же флотилию, просунул ее в лаз и опять свистнул. Горе девочки тут же улетучилось, слезы мгновенно высохли. Прижимая к груди кораблики,

она опять бросилась на своих кривоватых ножках от забора к корыту. Но Игорь тут же и подумал, что предаваться иллюзиям он не вправе. Скоро обязательно должна будет наступить минута, когда бумажное счастье девочки опять сменится горем, а этот желтоголовый подсолнушек плачет так жалобно. Если бы ему не вздумалось преподнести девочке свой дар, то теперь не разрывалось бы так ее сердечко. Не зная утрат, она продолжала бы играть своими спичечными коробками, щепками и листьями, прежде времени опадавшими в это знойное лето с деревьев. И он решил загладить свою вину перед ней. Пока девочка плескалась у корыта и пока еще не успели опять потонуть ее бумажные корабли, он с помощью перочинного ножа в поте лица выстругал из чурбачка настоящий кораблик. Даже воткнул в него посредине мачту, увенчав ее парусом из картона от крышки блокнота, и свистнул в третий раз.

Велико же было счастье девочки, когда она почувствовала себя обладательницей такого сокровища. Она немедленно же спустила кораблик на воду, ветерок пошевелил парус, и кораблик заскользил по воде из конца,в конец корыта. Сообразительная девочка брала его у самого края корыта, опять спускала на воду, и корабль весело бороздил ее море. Иногда даже пчела садилась к нему на мачту. Старухе, сражающейся с курами, сороками и щурами, некогда было взглянуть, что это за диковинная игрушка и, главное, откуда она могла появиться у ее правнучки.

Но Игорь заметил, что сама девочка нет-нет и оглянется, и посмотрит через плечо на то место у хмыза, где из щели, как из сказки, появляются ее сокровища. У нее уже проснулось любопытство, и она решила удовлетворить его самым простым и естественным способом. Упруго шагая на своих кривых ножках, она подошла к забору и заглянула в щель. Ее синие глазенки вплотную оказались с большими черными глазами чужого дяди. Нет, она не испугалась. Она не из пугливых была. Она сразу все поняла и, окатывая Игоря синевой своих глаз, потребовала: г – Еще!

6

Было и еще одно собрание в садах, на этот раз уже с участием самого Истомина. Женщины, как только он вылез из «Победы», не смущаясь его присутствием и пренебрегая протестами водителя, по-раскрывали на все стороны дверцы машины и, со смехом отталкивая друг дружку, позанимали места на мягких сиденьях, подпрыгивая на пружинах. Так до самого конца собрания и оставались в машине, подавая из нее свои реплики.

Но всем этих мягких пружинящих мест, конечно, не могло хватить, и остальные, как всегда, устроились на опрокинутых плетеных корзинках, на весах и просто на теплой земле в тени кустов, вслух оценивая оттуда мужчин.

– Говорят, рыжие злые на любовь, – высовываясь из «Победы» Истомина, высказывалась по его же адресу Тонька.

– Мы им не компания, – отзывалась ее напомаженная, в розовом платье, подружка.

Еще одна, чьего лица, скрытого тенью виноградного куста, Греков не разглядел, громко прошлась и по его адресу:

– Говорят,

у него на плотине одна жена, а в Ростове другая. Вот бы и мне… – Дальше Греков не стал прислушиваться. Он уже убедился, что характер у приваловских казачек за эти двадцать лет нисколько не изменился. Пожалуй, еще больше заострился.

– Не иначе на фронте выгорел, – обсуждали они рыжую шевелюру Истомина.

– На фронте кто горел, а кто ж… грел.

Вдруг как смерч закружился на поляне. Тонька, выскочив из «Победы», вырвалась на самую середину ее и запела, приплясывая:

Я оконце милому закрыла,Чтобы солнце ему не светило.

Как будто ветер залопотал по листве винограда, когда ее подружки подхватили:

– До свиданья, милый мой казаче,А я больше уже не заплачу.

Тут им попался Игорь, который, робко осматриваясь, выбирал себе место на поляне. Две Тонькины подружки подхватили его под руки, а сама она, уперев руки в бедра, стала вытанцовывать перед ним:

– Пойдем с нами, с нами, казаками,Пойдем с нами, с нами, казаками.

Игорь едва вырвался из их рук, бросаясь в зеленый омут виноградных чаш.

– Ловите его! – вдогонку закричала Тонька. И потом уже до конца собрания Игорь не появлялся из кустов, напрасно Греков искал его глазами.

– Давайте, девочки, готовить залу! – кончая приплясывать, распорядилась Тонька. – Катька номер один, тебе подметать паркет.

Ее напомаженная подружка в розовом платье, Катька номер один, нырнула под деревянный навее и, появляясь оттуда с метлой, стала дурашливо скользить ею по поляне, не столько подметая, сколько стараясь задеть ноги мужчин, расположившихся на весах. Тонька продолжала командовать:

– Катька номер два с Надькой, оборудуйте президиум.

Круглобокая, как раскормленная утка, Катька и худая, как жердь, Надька в желтом платье стали выкатывать из под навеса и устанавливать на своем месте полукругом бочки.

– Вот теперь опять можно нас агитировать за счастливую жизнь на новых местах. – Похлопав ладонью по всем бочкам, с удовлетворением заключила Тонька. Бочки ответили ей протяжными звонами и гулкими вздохами.

– Кончайте балаган! – Занимая в президиуме место за центральной бочкой, бросил Истомин, поочередно поворачивая лицо к парторгу и к председателю.

Поискав взглядом свою квартирную хозяйку, Греков почему-то не нашел ее. Но чьи-то другие знакомые глаза вдруг на мгновение обожгли его. Когда же он вернулся взглядом к этому месту, их там уже не оказалось. Не почудилось ли ему?…

– Надо сразу пружину закрутить, – опять поочередно наклоняя голову к парторгу и к председателю, предупредил Истомин.

– Как бы на этот раз не помешал дождь, – взглядывая на затянутое низкими тучами небо, тоскливо– сказал Коныгин.

– Сразу же быка за рога, – повторил Истомин.

– Не нравится сегодня мне, что слишком веселые они, – вставая за столом президиума и развязывая шнурки на своей папке, с сомнением сказал парторг.

Наконец Греков услышал и голос Зинаиды Махровой: