Запретная зона

Приходько Олег Игоревич

У лейтенанта загорелись глаза, он то и дело разевал рот, дожидаясь паузы, чтобы возразить, но московский гость, захлопнув дверцу машины, направился к двери с узким окошком и надписью «ДЕЖУРНЫЙ».

22

Южанская пересыльная тюрьма была одной из шести на территории бывшего СССР, оборудованной для приведения в исполнение смертных приговоров. Коридор с несколькими камерами (смертников и исполнений — с решетками над песчаным полом вдоль глухой звукопоглощающей стены) — по сути, все оборудование «расстрельного» этажа, не считая санчасти в тупике правого крыла.

— Надзиратель-прапорщик

вызывает смертника в кабинет начальника тюрьмы, здесь его знакомят с отказом в просьбе о помиловании, подписанным Председателем ВС республики: «Ходатайство осужденного и его защитника отклонить. Приговор привести в исполнение». Затем, по инструкции, приговоренного должны сопроводить в камеру исполнения и там в присутствии начальника тюрьмы, прокурора по надзору, представителя Министерства внутренних дел и тюремного врача дежурный офицер должен выстрелить ему в затылок…

— Что значит «должны», «должен»? — спросил Каменев. — Вы эту инструкцию не соблюдаете?

— Нет. Не соблюдаем.

Начальник тюрьмы Камаев — немолодой уже подполковник внутренней службы с широким, плоским носом и узкими щелками монгольских глаз — смотрит на Каменева спокойно. Голос его звучит ровно, уверенно, негромко; китель — почти «от Кардена», ни складки, ни пылинки. Впрочем, как и сам кабинет с длинным полированным столом и кожаными креслами по периметру.

— Когда прапорщик приглашает приговоренного ко мне, у него еще теплится надежда: а вдруг это изменение условий содержания путем перевода в другое ИТУ в связи с помилованием? — лексика Камаева почти официальная, но в целом речь правильная, выговор русский, вещает как по писаному — без запинки. — И то ноги подкашиваются: а вдруг — нет?! Когда мы оглашаем отклонение, они кричат, теряют сознание, бьются в истерике. Иные пытаются оказать сопротивление конвою… Дежурный офицер видит глаза приговоренного; конвой, врачи, представители МВД, надзирающие прокуроры видят дежурного офицера — палача. Постарайтесь понять смертника и нас. Несмотря на то, что все убеждены в своей правоте — ведь перед нами государственный преступник, как правило, убийца — делать это нелегко. Жестоко. Не гуманно, Не сочтите это громким словом. Поэтому инструкцию мы не соблюдаем. Свыше ста расстрелов в год только в нашей тюрьме. Это способно свести с ума любого.

— И как же осуществляются гуманные расстрелы? — хмуро спросил Каменев.

— Мы даем смертнику надежду. Предлагаем писать на имя Президента. Раньше предлагали писать Председателю Президиума Верховного Совета СССР. Его ведут обратно в камеру. По пути перед закрытой дверью, пока надзиратель отпирает ее ключом, приговоренного ставят лицом к стене… К стене со специальным окошком, — сохраняя бесстрастную интонацию, закончил Камаев и неожиданно добавил. — Ваш сарказм, товарищ майор, неуместен. Гуманных убийств не бывает. Ни со стороны преступников, ни со стороны государства. Гуманным было бы отменить смертные приговоры вообще.

Каменев не ответил.

— Что вас интересует в отношении Сотова? — спросил Камаев. — Мы получили запрос Московской окружной прокуратуры, и мне нечего добавить к нашему ответу.

— Вы давно работаете здесь?

— Я работаю в этой должности с июля 1993 года. До этого был начальником «единички» в Брянске — учреждения «ОВ 21/1».

— А кто был начальником Южанской тюрьмы в 1983 году?

— Полковник внутренней службы Яковлев. Он умер в 1988 году от рака желудка, вскоре после отставки. Если это не секрет, с чем связан ваш интерес к Сотову?

— Нет. Это не секрет, — подражая манере Камаева, как можно бесцветнее ответил Каменев. — У меня к нему нет никакого интереса.

— Не понимаю.

— Зато есть интерес ко всем, кто поставил свои подписи на акте о приведении приговора Сотову в исполнение 26 февраля 1983 года. Дело в том, что гражданин Сотов Владимир Геннадьевич погиб в автомобильной катастрофе несколько дней тому назад. Есть подозрение, что перед этим он стрелял в депутата Госдумы Филонова. Как вы понимаете, персона убийцы государственного лица со статусом неприкосновенности привлекает внимание не только следственных органов, но и Думы, Президента и даже мировой общественности, не сочтите и вы, что это громкие слова. Поэтому они меня наделили особыми полномочиями и с нетерпением ждут моего возвращения.

— Вы хотите сказать…

— Именно это я и хочу сказать, товарищ полковник внутренней службы.

«Или этот Камаев робот, — подумал майор, — или за ним стоит какая-то сверхъестественная сила. Впрочем, на должности начальника тюрьмы, в чьи обязанности входит стократное в год присутствие при расстрелах, человек, от природы наделенный эмоциями, работать не может».

Камаев медленно встал, одернул китель. Подойдя к сейфу, достал из него архивное дело Сотова. Вернувшись за стол, принялся внимательно перечитывать лист за листом, позабыв о присутствии Каменева.

— Сотов Владимир Геннадьевич, 1959 года рождения, уроженец Ростова-на-Дону… Четырежды судим… Два побега… Бандитизм… Умышленное убийство… Приговор приведен в исполнение… Особые приметы, татуировка в виде свастики на плече, полукруг солнца и буквы «Вова» на кисти… Он?

Каменев кивнул.

— Я понимаю, что дактилоскопический узор не повторяется дважды и что дактилоскопирование трупа дает четкие отпечатки, — все тем же голосом, начинавшим выводить Каменева из равновесия, продолжал полковник, — но, повторяю: ничем не могу помочь в решении этой загадки. Даже предположений на этот счет не имею.

— Хорошо. Тогда у меня есть два предположения. Возможно ли, что кто-то забрал Сотова из тюрьмы перед казнью?

— Основанием отбытия уголовного наказания и применения к осужденному мер воздействия является только приговор суда, вступивший в законную силу. Перевод осужденных в другие исправительно-трудовые учреждения производится на основании статей 56 и 57 Исправительно-трудового кодекса Российской Федерации.

— Спасибо, — терпеливо дослушав до конца, поклонился Каменев. — Повторить вопрос?

— А ответ повторить? — парировал Камаев. — Что значит «кто-то забрал из тюрьмы перед казнью»?

— Разве приговоренных никогда не забирали, скажем, для работы на урановых рудниках?

— Забирали. Но при этом не фальсифицировали документов.

— Ну уж! — улыбнулся Каменев. — Какой же смысл составлять протокол «об изменении меры пресечения» официально, если другие формы смертной казни не предусмотрены законодательством?

— Прошение о помиловании удовлетворяется, мера наказания в виде казни заменяется 15 годами содержания в лагере особого режима. А уж где будет работать заключенный — на урановых рудниках или на конфетной фабрике… По крайней мере, мне за полтора года работы не приходилось подписывать документ о приведении казни в исполнение без предварительной констатации факта смерти врачом. Я готов выслушать ваше второе предположение, — сказал робот.