Запретный храм

Вудхед Патрик

Чжу не ответил и подал знак Чэню: продолжай. С короткого замаха Чэнь ударил Луку в переносицу. Послышался хруст, и голова Луки снова отлетела назад. Он застонал от боли, потом медленно опустил голову и сплюнул кровавой слюной на снег.

— Мальчик, — повторил Чжу. — Мне нужен мальчик.

Лука смотрел на него, кровь сочилась у него между зубов.

— Гребаный трус, — процедил он с отвращением.

Не меняясь в лице, Чжу затянулся, потом, чуть кивнув, снова подал знак Чэню. Тот набрал полную грудь воздуха, распрямился и, подавшись вперед всем телом, принялся работать обоими

кулаками, нанося удары по лицу и груди Луки. Он бил его снова и снова. Удары становились быстрее, громадные кулаки молотили европейца без передышки, локти описывали широкие мощные дуги. Тот постоянный страх, что он испытывал со встречи с капитаном Чжу, вылился в жуткий приступ ярости. Глаза его были полузакрыты, грудь вздымалась от усилий, пот бежал с висков, кожа на костяшках пальцев саднила. Если бы европеец сказал что-нибудь, это дало бы Чэню повод остановиться.

— Говори! — прорычал Чэнь по-китайски. — Говори, сукин ты сын!

Билл попытался подняться на ноги, протянул правую руку, чтобы схватить Чэня, но даже не успел встать на колено, как двое солдат снова уложили его на землю. Он протестующе закричал, принялся ворочать плечами, молотить локтями, чтобы вырваться. Солдат было двое, но они с трудом удерживали его. К ним на помощь поспешили еще двое. Они крепко ухватили Билла за куртку — ему оставалось только смотреть на жуткое избиение.

Чэнь в очередной раз замахнулся, но тут Лука мешком рухнул на снег. Двое из солдат, державших Билла, подошли к Луке и подняли его, поставив на колени, но он не мог стоять самостоятельно, голова упала вперед. Билл протянул руку, чтобы поддержать его.

— Господи боже, — сказал он, видя то месиво, в которое превратилось лицо Луки.

Кожа над правым глазом была разбита, кровь стекала по лицу на шею. Другая щека уже распухала, глаз над ней начал закрываться. Билл повернулся к Чэню.

— Животное! — прошипел он.

Чэнь отошел, все еще сжимая кулаки. Он не сводил глаз с европейца. Смотрел, как кровь медленно сочится из рассеченной брови, капает на щеку, и чувство вины вдруг переполнило его. Казалось, силы покинули его, плечи ссутулились — он проникся отвращением к себе. Он голыми руками чуть не забил европейца до смерти.

Чжу подошел ближе и склонился над Лукой. Бросив сигарету, он затоптал ее в снег носком ботинка.

— До рассвета осталось всего несколько часов, и мое терпение на исходе. Я последний раз спрашиваю: где мальчик?

Лука моргнул. Стук в висках, казалось, вот-вот расколет ему череп. Фигура перед ним то расплывалась, как в тумане, то снова приобретала четкие очертания. Лука слышал звук собственного дыхания. Наконец он покачал головой и произнес единственное слово:

— Нет.

Наступила тишина — слово будто повисло в морозном воздухе. Чэнь закрыл глаза и запрокинул голову. Он знал, что сейчас случится. Ему хотелось протянуть руку, схватить европейца, сказать ему, что он должен ответить. Сказать хоть что-нибудь! Он даже не представлял, с кем имеет дело.

Чжу вытащил из кобуры пистолет. С резким щелчком он передернул затвор и снял оружие с предохранителя. Потом поднял пистолет на уровень головы Билла так, что ствол оказался в дюйме

от его носа.

— Если вам безразлична собственная жизнь, — сказал Чжу, и при этом только глаза его повернулись в сторону Луки, — то, быть может, вы дороже цените жизнь своего товарища.

— Ты, говорить! — прокричал Чэнь, почти не контролируя себя. — Он вас убить.

Лука перевел взгляд с пистолета на лицо Билла, потом обратно на пистолет. Боль, пульсировавшая в в веках, неожиданно утихла, и все звуки вокруг словно усилились. Мозг регистрировал малейшее движение: от беспокойной возни солдат, стоявших полукругом, до умоляющего взгляда избивавшего его громилы военного. Он видел, как побелели костяшки пальцев офицера, сжимавшего пистолет, видел ненависть в его холодных глазах.

— Хорошо, — прошептал он. — Я отвечу.

Чжу никак не отреагировал, продолжая в ожидании держать ствол перед лицом Билла.

— Там, за горой, в нескольких часах отсюда, есть монастырь, — сказал Лука чужим голосом: кровь во рту мешала говорить. — Там прячут мальчика монахи.

— Так я и думал, — кивнул Чжу. — Вы знаете дорогу к монастырю?

Лука посмотрел на Билла. Тот стоял неподвижно, зажмурив глаза. Губы его шевелились в безмолвной молитве.

— Знаю.

— Тогда оба вы мне не нужны, — сказал Чжу, и его рука резко взлетела вверх.

Послышался оглушающий звук выстрела, последовала вспышка, и Билл навзничь рухнул на снег. Он лежал, распластавшись и раскинув руки над головой, совершенно недвижимый.

Лука смотрел перед собой, мысли его метались. Выстрел оглушил его, отдался эхом в каждой клеточке тела. По лицу стекала тонкая струйка крови, а он в безмолвном ужасе разглядывал пустое пространство, где только что стоял Билл. Лука не мог заставить себя повернуться. От потрясения он потерял способность двигаться, мозг не воспринимал случившееся.

Вдруг его начало трясти, ужас стал подниматься из груди удушающими спазматическими волнами. Это было невозможно. Он просто не верил, что Билла больше нет. Он заставил себя повернуться, его взгляд скользнул по распростертому на снегу телу — из-под головы растекалась лужица черной крови.

Лука как в тумане ощутил движение солдат за спиной. Они отвернулись, безмолвно уставились на далекие горы, словно пытаясь забыть о том, что видели.

— Мы выходим с первыми лучами солнца, — обыденно сказал Чжу солдатам. — Нас поведет европеец. Когда доберемся до монастыря, крайне важно захватить мальчика живым.

Чжу посмотрел на убитого горем Луку.

— И заберите у него ботинки. Чтобы не попытался сбежать ночью.

С этими словами он вернулся в собственную палатку. Солдаты медленно разбрелись, но один из них перерезал ножом шнурки на ботинках Луки и стащил их с ног, так что Лука остался в носках на снегу. Но он даже не замечал ледяного холода.

Спустя еще несколько секунд он оказался наедине с телом друга. На глаза Луки навернулись слезы. Он приглушенно всхлипывал, его правая рука лежала на груди Билла. Она все еще была теплой, но время шло, Лука оставался сидеть, не меняя позы, онемев от горя и смятения, и он чувствовал, как тепло медленно истекает из тела друга.