Запятнанный Даль (Сборник статей)
Шрифт:
Наиболее сильное раздражение вызвала у царя позиция адмирала Н.С. Мордвинова. Его заключение по Велижскому делу легло в основу решения Государственного Совета. Но оправдательного приговора ему казалось мало. Он еще настаивал на том, что освобожденных из-под стражи евреев следует на восемь лет освободить от налогов. Ибо, по его словам, «если правительство имеет право и власть наказывать виновных, то ему взаимно предлежит и обязанность вознаграждать безвинно пострадавших, без чего не будет и правосудия». [97] Когда это требование Государственный Совет отклонил, Мордвинов подал Особое мнение государю.
97
Цит.
В связи этим государь в своей резолюции написал, что хотя он согласен, что евреев следует освободить из-за недоказанности вины, но «внутреннего убеждения, чтобы убийство евреями произведено не было» он не имеет и иметь не может. Он написал далее, что «между евреев существуют вероятно изуверы или раскольники, которые христианскую кровь считают нужною для своих обрядов, — сие тем более возможным казаться может, что к несчастью и среди нас христиан, существуют иногда такие секты, которые не менее ужасны и непонятны». [98]
98
Там же, с. 113–114.
Министерству внутренних дел было спущено повеление исследовать вопрос о еврейских ритуальных убийствах. Выполнить это задание было поручено Департаменту иностранных исповеданий, который возглавлял В.В. Скрипицын. Это было вполне логично: иностранными исповеданиями считались все религиозные течения кроме православия.
При внимательном чтении «Розыскания» видно, что его автор приложил массу стараний к тому, чтобы проиллюстрировать и подтвердить главную мысль высочайшей резолюции. То есть он усердствовал «под мудрым руководством». Отсюда, между прочим, понятно, зачем ему понадобилось перечислить «ужасные и непонятные секты», которые «существуют и среди нас христиан».
Даль, как было отмечено, поступил на службу в министерство внутренних дел спустя шесть лет.
Биографический очерк П.И. Мельникова о Дале основан отнюдь не только на личных воспоминаниях. Мельников опрашивал людей, знавших В.И. Даля в разные периоды жизни или что-то слышавших о нем, а слухов ходило много: ведь «посредственный этнограф и заурядный литератор» был знаменитостью.
О том, что Даль будто бы написал исследование о еврейских ритуальных убийствах, Мельников, по-видимому, узнал от Петра Ивановича Бартенева, хранителя Чертковской библиотеки, редактора журнала «Русский архив», и — патентованного антисемита, к тому же человека, склонного к розыгрышам. Именно Бартенев первым пустил эту утку, что ясно показано в моей работе «Запятнанный Даль». Но для Панченко это факт неудобен, он о нем не упоминает, первым называет Мельникова, дабы создать впечатление, что тот мог узнать об этом только от самого Даля. Так выстраивается цепочка: Мельников поверил Бартеневу, Панченко — Мельникову. Разница в том, что Мельников не мог иметь представления об убогости этого сочинения, ибо его не читал, а Панченко — читал. И вынес весьма оригинальное суждение. По его мнению, ««Розыскание о убиении евреями христианских младенцев» было, в сущности, не антисемитской или антииудаистической, а антисектантской книгой» (104). А потому автора «Розыскания…» не следует обвинять «в каком-либо особо выраженном антисемитизме», ибо это сочинение «представляет собой добросовестную, хотя и довольно неуклюжую компиляцию польской и немецкой «наветной литературы»», оно всего лишь «инкорпорировано в формировавшийся к этому времени дискурс имперского сектоведения» (103). (Курсив мой — С.Р.).
Вот, оказывается, в чем дело! Дискурс! Жаль, что нацисты и их приспешники, которые загоняли еврейских детишек в газовые камеры, предварительно надышавшим таким ядом, как «Записка Даля», о дискурсе сектоведения ничего не слышали. Что с них взять — дилетанты!
Согласно Панченко, в «Розыскании» «всего лишь» излагались источники, «импортированные» с Запада, «что, надо думать, лишь
Панченко не может обойти того факта, что впервые после анонимного издания 1844 года «Розыскание» было опубликовано в газете «Гражданин» в 1878 году под именем Скрипицына. Панченко высказывает предположение, что в этой публикации воспроизводился текст не отпечатанной книги, а «рукописной копии, своего рода «антисемитского самиздата» последнего десятилетия правления Николая I или начала царствования его сына». (111).
В отличие от ряда других предположений, коими наполнена его статья, это предположение А. Панченко пытается обосновать. Но как? Ссылкой на свидетельство А.О. Пржецлавского, который вспоминал, что «короткое время» имел эту книжку в своих руках и выписал из нее «замечательнейшие места». Но где коза и где капуста? Выписки отдельных мест — это не переписывание от начала и до конца всей книги с целью ее распространения. А других свидетельств о том, что книжка рукописно копировалась и расходилась по рукам, нет.
Из этого более чем сомнительного предположения А. Панченко делает новые, еще более сомнительные: будто неведомый переписчик произвольно приписал работу Скрипицыну; будто именно эта копия попала в редакцию «Гражданина»; будто с нее редакция и воспроизвела текст, без всякой проверки его аутентичности.
Чтобы понять, сколь невероятна эта цепочка допущений, вынимаемых одно из другого, как куколки из разъемной матрешки, достаточно сопоставить титульный лист документа, как он воспроизведен в «Гражданине», с титулом самой книги.
«Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и добывании крови их. Напечатано по приказанию г. министра внутренних дел».
«Сведения о убийствах евреями христиан для добывания крови. Составлено тайным советником Скрипицыным (директором департамента иностранных исповеданий), по распоряжению министра внутренних дел, графа Перовского, для представления Государю Императору Николаю I, Наследнику Цесаревичу, Великим Князьям и членам государственного совета».
Зачем же неведомый самиздатчик изменил заголовок переписываемой им книги и откуда он мог почерпнуть имя автора, а также имена и титулы тех, кому предназначалось издание, коль скоро их не было в самой копируемой книге? И как мог издатель и редактор «Гражданина» князь В.П.Мещерский не проверить столь важную информацию? А если он поступил столь опрометчиво, то почему не всполошилась цензура? На все эти вопросы Панченко не пытается ответить, он их даже не ставит.
Однако никакой нужды в мифическом самиздатчике нет.
О том, что в «Гражданине» воспроизведен текст именно рукописи, показано в моей работе «Запятнанный Даль», о чем Панченко снова забыл упомянуть. Но то была не копия с отпечатанной книги, а рукопись, которая книге предшествовала. При направлении ее в печать в 1844 году в текст была внесена косметическая правка, и был переделан титульной лист. Он был приведен к общему стандарту казенных изданий, в которых имя автора, а также имена и титулы лиц, которым предназначалось издание, указывать не полагалось. Поэтому на титульном листе книги этой информации не появилась, но она осталась в рукописи, осевшей в архиве министерства внутренних дел, откуда ее и добыл князь Мещерский, пользуясь своими личными связями. Разумеется, это тоже предположение, но гораздо более простое и логичное.