Зарождение чувств

Шальной ветер, что рождался где-то на высоких склонах гор, играл с волосами. Солнце в зените слепило. Прогретое им разнотравье испускало неповторимый запах летнего луга, наполняя легкие нежными ароматами затерявшихся в колосках одиноких васильков на длинных ножках да неизменных живучих ромашек, способных посоперничать желтизной сердцевин с самим солнцем.

Флегматичная соседская кобыла лениво переступала с ноги на ногу, с хрумканьем лакомясь листом неведомо как затесавшегося на лугу лопуха. Я стукнула вредную лошадь пятками, пытаясь заставить ее хоть как-то сдвинуться с этого словно проклятого места, но она лишь равнодушно жевала лист, совершенно не обращая внимание на ездока, то есть меня.

– Вредная ты скотина! – Я хлопнула ее ладонью по крупу и скатилась по гладкому боку. – Хватит жрать лопух! Вон стеблями пшеницы подзакуси или на крайний случай ромашкой!

Попыталась было отодвинуть нахальную морду от распроклятого растения, но не тут-то было! Кобыла лишь лениво скосила на меня черный глаз и недовольно фыркнула, боднув башкой и роняя задом на сухую траву. Я выругалась, не желая признавать победу за копытной поганкой.

Да сосед мне потом в жизни скотину не доверит, если у его любимой Агаты вдруг начнутся колики в животе от чертова лопуха! А своей лошади у нас с бабулей отродясь не водилось. Ибо дело это затратное да в хозяйстве, как говорила бабуля, бесполезное. Поле вспахать по весне и соседского Ривга можно попросить.

Я встала, отряхивая длинную юбку платья с высоким разрезом практически до бедра, и снова вступила в бой за лопух, на сей раз решив и вовсе выкопать это непонятно как затесавшееся в разнотравье чудо с корнем! И только я приступила к этому делу, пачкая пальцы в никак не желавшей поддаваться земле, как где-то вдалеке, в горах, раздался леденящий душу свист.

Я вздрогнула, ощущая, как душа ушла в пятки, и прекратила бесполезное занятие, тем более что вредная Агата уже и так практически дожевала кустик, ощипывая последние обрывки листьев. Взгляд тут же панически заметался между высокими пиками скал, а руки предательски задрожали.

Загрызень, что издавал подобные звуки, явно был не так уж далеко, и следовало срочно вернуться в родную Ласию, чтобы предупредить об опасности односельчан.

Не знаю, с чем это связано, но этот год выдался на диво богатым на всякие напасти, что спускались с гор. То крылолетки пожрут поля пшеничные, оставив после себя придушенных коров да овец, до того мирно пасшихся неподалеку, вместе с зазевавшимся пастушком. То забредет в нашу глухомань непонятно откуда взявшийся ридвар, разгромит хаты, напугает баб и нанесет невосполнимый урон в виде хладного трупа старосты, попытавшегося вилами отогнать нечисть от дома сельчан с малыми детьми. А теперь вот еще загрызень, любящий утащить кого-нибудь живьем, прикопать поглубже, а потом смаковать мертвечинку спустя недельку-другую. Проклята наша деревня, что ли?

И ладно бы какой захудалый маг еще затесался, помог бороться с нечистыми, ползущими с гор, так нет же! Кому сдалась наша лесная глухомань практически на краю королевства Астера?! Пять покосившихся домишек да с пару десятков людей, знающих все друг про друга. Даже гостя пригласить на постой некуда, все лавки да тулупы ребятней заняты. Собирался тут давеча молодой сын прошлого старосты дом себе отдельный ставить, но ридвар все его потуги в ничто превратил. Так теперь все ходит вокруг да думает, как бы восстановить половчее постройку. Так, глядишь, до осени думать будет, а там уж и работа не спорится, с морозами-то.

Леденящий звук повторился ближе. Я выругалась себе под нос, отряхивая комья земли с пальцев, проворно вскочила на так и не поведшую ухом кобылу и с силой ударила ее пятками, ухватившись за конскую гриву за неимением узды и поводьев. Агатка этого дела сроду не любила, чай не скаковая.

– Пошли, Агатка, быстро отсюда! – чуть ли не прокричала я, все же заставив лошадь послушаться команды и лениво повернуть в сторону родной Ласии. Ее никакой загрызень не волновал, и подозреваю, что внезапно проснувшееся послушание было лишь следствием того, что доеденный лопух уже исчез в брюхе флегматичной вредины!

Неторопливая рысь в сторону хаты нового старосты раздражала, но я терпеливо не подгоняла, боясь, что эта поганка тогда и вовсе откажется идти куда-либо.

Наконец за полем показался лесок, отделявший деревню от гор, а за ним уже будут и первые крыши домов. Я облегченно выдохнула. Осталось немного – и я буду на месте и предупрежу народ о лютующей поблизости нечисти.

– Ну же, милая, давай перейдем на галоп, а? – попросила без особой надежды, подгоняя лошадь пятками, но та даже и не думала обращать на меня внимание, решив заинтересоваться раскидистым кустом ракиты на краю леса.

Я плюнула на вредную охальницу и, спрыгнув с широкой спины, сквозь лес ломанулась к деревне, ужом проскакивая меж низкорослых деревцев по кратчайшему пути.

– Загрызень! Загрызень! – орала я как полоумная, ввалившись в деревню с израненными ладонями и заплетающимся от быстрого бега языком, размахивая во все стороны руками и привлекая к себе как можно больше внимания.

Малышня и вездесущие бабки, поохав и посетовав на неспокойную жизнь, тут же торопливо разбежались по домам. Мужички, что потрусливее, последовали за ними, остальные же столпились на улице, глядя на меня исподлобья.

– С чего весть такая, Милка? Задремала, небось, на вольных-то хлебах, вот и привиделось, – вышел из толпы новый староста, оглаживая русую бороду широкой, мозолистой от мотыги ладонью.

– Загрызень, я вам говорю! – насупилась я. Прежний староста никогда не подвергал мои слова сомнению, зная, что я врать не стану. Бабуля этого не одобряла. – С гор спустился, сама слышала его вой.

– Да, мож, волки в лесу завыли, ты и перепутала, – выступил вперед еще один детина с туповатым, рыхлым от оспы лицом, глядя на меня с прищуром.

Лес-то, конечно, есть рядом – глубокий и дремучий, непролазный. Туда даже по грибы да ягоды боятся ходить, но звук точно был не оттуда. Что я, эхо скал от леса не отличу?!

– Иванко! Иванко! – Не обращая внимания на наши переругивания, из-за угла соседского дома показалась перепуганная насмерть соседка, похоже потерявшая своего внучка где-то по дороге домой. Оно и не удивительно – мелкий был проворным, юрким и до невозможности разбалованным ей же самой ребенком. – Вы Иванко не видели? – обратилась она к нам дрожащим голосом.