"Зарубежная фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
— Тогда, — возразил Маати, — мы лишим их главного преимущества. Нельзя, чтобы это дошло…
— Вы совсем ослепли? Боги! Убийца и есть Ота Мати! Все время он был виновен! Вот вам и доказательство! Ота Мати явился сюда, чтобы убить свою семью. И вас. У него есть сообщники, которые вызволили его из башни, и он совершил все, в чем его обвиняют. Вы хотите выиграть время? Вы спасаете ему жизнь! Как только все решат, что он мертв, его искать перестанут. Он будет свободен. Вы должны сказать им правду!
— Ота не убивал своего отца. И братьев. Их убил кто-то другой.
Семай
— Откуда вы знаете?
— Я знаю Оту-кво. Я знаю, на что он способен и на что…
— Вы считаете его невиновным, потому что он и вправду невиновен? Или потому, что вы его любите? — потребовал ответа Семай.
— Здесь не место…
— Отвечайте! Докажите, что вы не хотите сделать небо красным вместо синего. А иначе я скажу, что вы слепы и даете ему скрыться. Иногда я был готов вам поверить, Маати-кво. Но теперь я вижу, что все указывает на Оту и его заговор.
Маати потер большим пальцем точку между глазами, нажал сильнее, чтобы совладать с раздражением. Надо было молчать… Теперь деваться некуда.
— Твой гнев… — начал он, но Семай его оборвал.
— Маати-кво, вы рискуете жизнями людей! Вы так уверены в своем выскочке, что ставите под угрозу других.
— Кого?
— Его будущих жертв.
— Ота-кво не опасен. Ты не понимаешь.
— Так объясните!
Слова прозвучали почти оскорбительно. Маати невольно покраснел, но умом продолжал анализировать поведение Семая. Что-то не укладывалось в общую картину, была еще какая-то причина для досады. Мальчик злится на то, что Маати неизвестно. Старший поэт сдержал свой гнев.
— Я прошу у тебя пять дней. Доверься мне на пять дней, и я предъявлю доказательства. Согласен?
На лице Семая была ясно написана борьба. Он хотел возразить, хотел рассказать всему городу, что Ота Мати жив. Однако его сдерживало уважение к старшим, которое вколачивали в будущих поэтов с первого дня школы. Маати набрался терпения и ждал. Наконец, Семай отрывисто кивнул, повернулся и быстро ушел.
«Пять дней… — покачал головой Маати. — И что я за это время успею? Надо было просить десять».
Вечером началась гроза. Сначала далекая молния высветила сине-серые подбрюшья туч. Потом застучали первые капли, и вдруг целая гряда туч разорвалась с громом тысячи барабанов. Ота сидел у окна и смотрел на двор, где возникали и тут же пускались в пляс белые лужи. Под порывами ветра гнулись деревья. Летние грозы не длились больше полутора ладоней, но успевали всем задать жару. Как юность, подумал Ота, когда все проходит мощно, бурно и кратко. Он жалел, что не умеет рисовать и не сможет запечатлеть эту мимолетную картину, пока не ушли тучи. Была в этой грозе некая красота, которую хотелось сохранить.
— А ты выглядишь лучше.
Ота обернулся. Пришел Синдзя — волосы гладкие от дождя, одежда насквозь промокла. Ота принял позу приветствия, и наемник подошел ближе.
— Глаза стали ярче, кожа порозовела. Как видно, ты ел и даже гулял на свежем воздухе.
— Мне и вправду лучше, — сказал Ота.
— Я и не сомневался.
— Очень рад за него.
— А по тебе не скажешь.
— Кто-то убил моего отца и братьев и свалил вину на меня. Странно было бы радоваться.
Синдзя не ответил. Какое-то время мужчины сидели в тишине, которую нарушал только дождь. Потом Ота снова заговорил:
— Кем он был — человек с моей татуировкой?
— Никто его не хватится, — ответил Синдзя. — Амиит нашел его в одном предместье, и мы успели выкупить его кабальный договор до повешения.
— Что он сделал?
— Не знаю. Убил кого-то. Изнасиловал щенка. Что угодно — главное, чтобы твоя совесть успокоилась.
— Тебе все равно…
— Точно, — вздохнул Синдзя. — Значит, я дурной человек, но раз мне и это все равно…
Он принял позу, какой обычно заканчивают танцы и постановки. Ота кивнул и отвел глаза.
— Слишком много людей погибает за традицию, — вздохнул он. — Столько жизней пропадает зря! Глупейшие законы.
— Это еще что, видел бы ты настоящую войну! Вот где жизни пропадают зря.
— А ты видел? В смысле, войну?
— Да. Я воевал в Западных землях. Когда тамошние Стражи сражались друг с другом или с племенами кочевников, если те слишком наглели. И еще раз, когда на них опять напали гальты. Там возможностей предостаточно.
Деревья высветила далекая вспышка молнии, а спустя один вздох рыкнул гром. Ота высунул руку в окно, чтобы поймать на ладонь прохладные капли.
— Какая она? — спросил он.
— Война? Драки и убийства. Война жестокая, глупая. Часто бессмысленная. Но мне нравится, когда мы побеждаем.
Ота хмыкнул.
— Извини, что расспрашиваю… Для человека, спасшегося от верной смерти, ты выглядишь не очень-то счастливым, — сказал Синдзя. — Тебя что-то тяготит?
— Ты бывал в Ялакете?
— Нет, так далеко на восток я не забирался.
— У них все боковые улицы начинаются с ворот, которые каждую ночь запирают. А в гавани стоит маяк — башня, где постоянно поддерживают огонь, чтобы указывать кораблям путь в темноте. В Чабури-Тане дети играют в игру, которой я больше нигде не видел. Они расходятся по улицам на расстояние крика, а потом один начинает петь, второй выкрикивает песню следующему, и так, пока песня не вернется к первому. Кто ошибется, кто недослушает, и песня получается почти новая. Дети готовы играть в эту игру часами. Одно время я жил в предместье между Лати и Сёсейн-Таном, где подавали самую вкусную в мире копченую колбасу и рис с перцем. А Восточные острова… Я несколько лет был там рыбаком. Рыбак из меня вышел так себе… Зато я проводил все время на воде, слушал, как волны плещутся о мою лодчонку. Видел, как море меняет цвет в течение дня и в разную погоду. От соли у меня потрескались ладони, и женщина, с которой я жил, заставляла меня спать, завязав ладони смазанной жиром тряпкой. Наверное, этого мне будет особенно не хватать.