Зарубежный криминальный роман
Шрифт:
— Обиделась? — спрашивает боксер-победитель. Она присаживается. Он кривит рот в сочувствующей гримасе.
Она засовывает между зубов тонкую сигарету и презрительно шепчет, окутавшись сладковатым тяжелым облаком:
— Грубияны. — Она вытягивает шею, чтобы сигаретой коснуться пламени, которое услужливо подносит ей пучеглазый с подошвами из микропорки. — Ни проблеска хорошего тона!
— Вандалы. — Человек на микропорках смеется. — Мы другие. У нас ценят вежливость.
Черноволосый брюзжит:
— Те никогда не будут утонченными господами.
— Конечно, — с широкой ухмылкой соглашается боксер-победитель. — Им не до этого сейчас. По крайней мере, тому долговязому. Уважаемая фрейлейн, в их кружок дам не принимают. О чем они там говорили?
— А… — Девица пренебрежительно машет рукой. — Один пустой вздор. Можно помереть со скуки. Долговязый хотел позвонить. Ничего не получилось, было занято. Но в Одном я должна признаться: мартини хорош!
— Один мартини! — кричит пучеглазый официантке. — Что еще? — спрашивает он девицу.
— Флип, если не жалко.
— Конечно, вы получите и флип тоже. Но я не это имею в виду. О чем еще они говорили?
— Еще? — Девица поправляет волосы. — Мне кажется, они хотят в зону.
— Как интересно, — бормочет пучеглазый. — Наверное, это долговязый проболтался?
— Не он.
— Значит, другой?
— Его зовут Вендлер.
За столиком у окна Вендлер потирает руки.
— Нужно предупредить Шульца-Дерге, — говорит Эдгар. — Он не догадывается, что они пронюхали о третьей копии.
— Ничего с Шульцем-Дерге не случится, — утешает его Вендлер. — В крайнем случае, он высунется и утихнет, как они того желают. Затем для него игра окончена. Хуже обстоят дела у вас. От вас потребуется приложить немало ума, и едва ли вы достигнете своего при вашей жизни.
Эдгар качает головой:
— Они не должны получить эту копию. Слишком многое зависит от нее. Я все представлял себе совсем иначе.
Вендлер смеется.
— Вы разочарованы, не так ли? Романтическая душа, вступив в противоречие с грубой действительностью, пришла в ужас. Неужели вы думали, что для победы вам стоит только съездить во Франкфурт, где вас примут с распростертыми объятиями и объявят героем?
— Если бы мне удалось удрать в Нью-Йорк или Вашингтон, моя цель была бы достигнута.
— А теперь вы добрались не только до другого штата США, но и до другой страны, но чувствуете себя, как на своей техасской родине. Верно?
— Почти. Я считаю, здесь намного хуже, чем в других штатах, почти так же плохо, как в Ивергрине.
Вендлер скрещивает на груди руки и задумчиво смотрит на Эдгара.
— Разве вам не о чем теперь думать? Вы все еще не удивляетесь?
— Чему я должен удивляться?
— Например, тому, что будете находиться под слежкой, где бы вы ни были — там и тут, как в Ивергрине, так и во Франкфурте.
— Боюсь, я вас не понимаю.
Вендлер опирается на стол, еще более удивленно смотрит на Эдгара и продолжает:
— В восточно-германских газетах можно прочитать, что ФРГ — союзник США. С позволения сказать, так было, может быть, через десять лет после войны. Сегодня уже иначе. Не будем притворяться, мистер Уиллинг. Будучи защитницей идеологического завещания нашего проигравшего фюрера, ФРГ давно перестала быть союзницей США. Наша страна одержима манией величия, которую США любыми средствами стремятся побороть — прежде всего экономическими и политическими. Современная государственная политика Соединенных Штатов кажется ФРГ слишком мягкой. Западно-германская концепция прикрывается странными внешнеполитическими представлениями сенаторов типа Мадуотера. Вам следует считаться с этим положением дел, прежде чем принимать свои решения.
Эдгар пытается улыбнуться.
— Я снова не понимаю, на что вы хотите намекнуть, — говорит он.
Вендлер, который, когда пьян, сворачивает разговор на политическую тему, сияет, изрекая:
— Если для вас важно выбраться из этой драки живым, подумайте, не поменять ли эту горячую мостовую с пока еще терпимым климатом на что-то еще.
— И куда я, по-вашему, должен отправиться?
— Например, в ваш родной город.
— В Галле?
Эдгар так недоуменно смотрит на него, словно подозревает, не сошел ли бывший преподаватель истории с ума?
— Я? — хрипло отвечает он. — Туда? Вы можете себе представить, что я там буду делать?
Вендлер смотрит на часы.
— А почему бы и нет? — весело спрашивает он. — Разве вы не рассказывали мне, что вы коренной галлиец?
— Мои галлийские времена давно канули в Лету. Я вырос в Америке.
— Разумеется. Но разве вы не говорили, что в тридцать третьем ваши родители эмигрировали в Америку?
— Чтобы скрыться от фашистской диктатуры. Но не затем же, чтобы их сын вырос под гнетом другой диктатуры.
— За что ваш отец сражался в батальоне Линкольна в Испании?
— Он защищал свободу.
— Если он в Испании защищал свободу, то должен был по крайней мере сочувствовать красным.
— Это было три десятилетия назад. Тогда на такие вещи смотрели по-другому.
— Очень может быть, — примирительно отвечает Вендлер. — Однако вот что я нахожу интересным, даже, если хотите, поразительным. Представьте себе: человек едет за границу, чтобы бороться за свободу. Через три десятилетия его сын, принуждаемый обстоятельствами, возвращается в свой родной город. Там идеалы, за которые умер отец — по крайней мере, в похожей форме — стали действительностью.