Защитница. Гроздь винограда в теплой ладони
Шрифт:
– Согласна! – обрадовалась Шеметова. – И если не вор – тоже пожизненно!
– Мне кажется, наш разговор начинает идти по кругу, – сказал Владимир Евграфович и посмотрел на часы. За окном светало. – Вот когда ваш подзащитный с извинениями вернет деньги истцу, тогда можно говорить об эксцессе.
– Вы прямо с языка сняли, – снова обрадовалась Шеметова.
– Что снял? – не понял Колышкин.
– Борис завтра напишет ходатайство о перечислении истцу требуемой суммы.
– То есть вы заявили свидетелей, его реабилитирующих, а сами собрались отдать деньги?
– Не мы, – поправила адвокат. – У нас таких денег никогда не водилось.
Колышкин ничего не сказал, но, похоже, подумал то же самое.
– Так вы что, все двести тысяч решили перевести Незванову? – еще раз, после паузы, спросил он. Для него это были мало представимые деньги.
– Все двести тысяч, – подтвердила Ольга. – По курсу Центробанка.
– Вот это да, – удивился Владимир Евграфович. – Неожиданный поворот.
– Более того, Борис был не против и проценты отдать, лишь бы закрыть историю, – добавила адвокатесса. – Однако Незванов проценты простил. Сказал, что Семенов ему в чем-то тогда все-таки помог. Типа за проценты.
– Незванов тоже согласен снять претензии? – Редко когда старого следака удивляли дважды подряд.
– Согласен, – торопливо сказала Шеметова. – Он простил Бориса. Вернее, простит, если тот вернет деньги.
– Обещает вернуть, – поправил ее уже успокоившийся Колышкин. – Что-то мне не верится в такие порывы.
– А вы дайте мне реквизиты для платежки, – попросила Ольга. – И потом проверьте. Завтра же деньги будут.
Владимир Евграфович задумался. Право он такое имел. В целях возмещения ущерба от противоправных действий. К тому же заявитель точно не будет обжаловать решение, получив такие деньги.
– А вы понимаете, – спросил он, – что даже если я дело закрою, то это не будут реабилитирующие обстоятельства?
– К сожалению, – согласилась Шеметова. – Хотя, если не закроете, гарантирую все инстанции, включая Страсбург. Это у нас в России не очень верят свидетелям. А там очень верят в презумпцию невиновности. Не доказано, что украл, – значит, не крал.
– Мне тут надо испугаться? – улыбнулся следователь.
– Упаси бог! – запротестовала она. – У нас с вами трений нет, каждый делает свою работу. Я только хочу указать, что если и будет Семенов признан виновным, то только в России. А он – гражданин Франции. Возня продлится еще годы, в итоге его все равно оправдают. И понятно, кого сделают крайним.
– Но, к счастью, есть смелая и бескорыстная девушка, которая спасет старого следователя, – улыбнулся он.
– Ничего не спасет, – даже обиделась адвокат. – И совсем не бескорыстная, у меня договор. Просто девушка предложила вариант, который все расставит на свои места.
– Вашими бы устами… – задумался Колышкин. – Ладно, в итоге, что вы хотите?
– Вы даете реквизиты. Семья Бориса напрягается и возмещает ущерб. Пока что в долг готова дать структура, в которой он работал. Они тоже уверены, что Семенов не вор.
– Дальше?
– Дальше уголовное дело прекращается за изменением обстановки. Следователь добился возмещения ущерба. Потерпевший счастлив и всех простил. Подозреваемый навсегда уехал во Францию и, как потенциальный мошенник, стал безопасен для российских граждан. Какой результат был бы лучше?
– И Семенов не будет жаловаться? Коли он второй раз платит.
– Не будет. Я гарантирую. Я тоже люблю свое отечество и не хочу, чтобы Волжский суд штурмовали злобные иностранные журналисты.
Колышкин немножко посопел, обдумывая новую ситуацию. Потом достал чистую бумагу и загрохотал на своей «Ятрани».
Выходила Шеметова из здания следственного управления на восходе. В руках у нее были реквизиты, по которым следовало перевести двести тысяч долларов по курсу ЦБ РФ…
Впрочем, это не было концом истории.
Измученная бессонной ночью, Шеметова дошла пешком до гостиницы – до утра автобусы не ходили. Не успела толком заснуть, как получила приглашение на роскошный завтрак в лучшем ресторане города.
Семья была в сборе.
Торжественно-печальный отец. Дико переживающая за Бориса французская юридическая дама – теперь у нее от невероятного сочувствия к арестанту разыгралась мигрень. Несгибаемая, но тайком выплакавшая все глаза Екатерина Андреевна. И конечно, мощно выпиравшая с обеих сторон бесконечно веселая Маша.
– Лягушачьи лапки здесь явно хуже, чем в Будапеште! – предположила она, даже не заметив, как у матери арестанта при слове «Будапешт» вздрогнули губы.
Потом Маша пыталась выяснить Ольгины музыкальные предпочтения. Той, после бессонной ночи, очень хотелось вывалить Маше на голову вазу с фруктовым салатом, но, взяв себя в руки, политкорректная Шеметова созналась Бориной жене в любви к «Beatles».
– Вы только вытащите его, милочка, – попросила Ольгу Екатерина Андреевна.
Ольга хотела ответить, что сейчас они близки к этому, как никогда. Но, как все судейские, испугалась сглаза и лишь постучала пальцами по дереву.
Впрочем, сразу обрадованная мама и так все поняла.
Ольга улетела домой дневным рейсом, опять со своими веселыми свидетелями. Те были еще веселее обычного: видимо, щедрых командировочных от Кочергиной вполне хватило на приятный вечерок.
Завтра снова ожидались бешеные гонки.
Сначала поход в СИЗО, к бесплатному арестанту, теперь уже за отсутствовавшего Волика. Потом – в мировой суд, где они с судьей Инессой Алексеевной чуть не подругами стали, болтая в ожидании так и не являвшегося Воронцова. Потом – в город Гагарин, к Волику и Марине.
Разумеется, они под контролем. Багров профессию знает. Дело развивается, как положено. Виноватым Волика не выставят, об него, если реально смотреть на вещи и на видеозапись аварии, просто затормозили.
Муна сидит в больнице целыми днями, бегая по очереди от одного к другой и обратно. Один только начал ходить на костылях. А другая – с целиком загипсованными приподнятыми руками – вообще напоминает героиню научно-фантастического фильма.