Затаенная боль. Дневник психоаналитика
Шрифт:
И я говорю отцу:
— Я не отвечаю за Алексиса. И в любом случае не буду заниматься его воспитанием, если вы завтра умрете. Этим будут заниматься другие люди. Но никто не может ему вас заменить как отца. Для Алексиса вы не просто папа из многих других пап, вы — его отец.
У вас ведь тоже был отец. Я не знаю, занимался ли он вашим воспитанием, но во всех случаях у вас был только один отец!
Господин Б. дал согласие на мои встречи с его сыном и признал, что если даже сейчас он не в состоянии заботиться о ребенке, это не значит, что кто-то сможет ему заменить его как отца. Впрочем, у господина Б.
– свои проблемы с правосудием. Уходя, он громко произносит: «У меня есть все основания быть недовольным нашим обществом!»
Мое первое и непосредственное впечатление после этой консультации: «Это настоящая драма!» Господин Б. пытался ее избежать, но не сумел. Медицинские и социальные службы — тоже. Могла ли я сказать господину Б., что он — папа, как все, даже если он и чувствует себя таковым? Ведь он признал сына, дал ему свое имя, но не имеет родительских прав, так как не был женат на его матери. Но дело не в отсутствии родительских прав. Главное, он не чувствует себя отцом, способным выполнить свой долг в отношении детей, в частности обеспечить им физическую защиту. Он позволил матери лишить жизни их дочку и легко уступает другим право и обязанность воспитать своего сына, которому он дал лишь имя. Ничего или почти ничего не зная о его прошлом, я все же попыталась напомнить ему о его собственном отце, чтобы заставить его осознать, какую важную символическую роль играет отец в жизни ребенка. И то, что его функция как отца не сводится только к роли производителя и воспитателя. А также, что его имя — вовсе не одно из многих имен, оно означает субъект, живого человека, а не объект.
После этого нашего с ним разговора господин Б. сам проходит курс лечения, не заговаривает больше о самоубийстве и регулярно навещает сына.
Девятимесячный Алексис — красивый ребенок, но у него какой-то странный и непонятный взгляд. Ведь глядя именно в глаза дочки, его мать почему-то уверилась, что ей подменили ребенка. Так как Алексис чересчур прямо и напряженно держится на руках у нянечки, ей неудобно его носить: она вынуждена тоже быть в напряжении и все время менять руки. Видя, как неудобно Алексис сидит, я говорю ему, что, наверное, когда он жил дома, он должен был носить свою мать. Здесь он не должен носить нянечку, это она носит его. Пока я говорю, он на моих глазах сразу расслабляется и действительно позволяет себя нести. Я думаю, это открытие Франсуаза Дольто сделала, наблюдая за матерями и их детьми в «Мезон верт»: когда усталая женщина несет ребенка, она, естественно, устает от этого еще больше; и когда ребенок хочет уснуть у нее на руках, он ощущает это напряжение от усталости и сам старается «нести» свою мать. Этим, вероятно, объясняются иногда случаи внезапного засыпания, когда мать и дитя так устают от того, что долго носят друг друга, что в конце концов самый усталый из них просто валится с ног (и это может быть не обязательно ребенок!).
Что касается Алексиса, то напомню, что его отец согласен на пребывание сына в яслях, пока мать находится на излечении в больнице. Отец согласен также на его визиты ко мне и признает, что никто не может его заменить сыну как отца.
Во время следующего сеанса я замечаю, как у Алексиса чередуются два совершенно разных состояния. Он или с отсутствующим взглядом кладет голову на плечо нянечки и перекатывает ее из стороны в сторону (на том месте, которым он трется о плечо, даже не растут волосы). Или держится очень хорошо, смотрит на меня, играет с фломастером и вскрикивает, когда тот падает на пол. Правда, Алексис не ищет его взглядом, когда тот падает: упал, значит пропал.
Нянечка говорит мне, что в яслях Алексис чувствует себя лучше всего в своей кроватке, но часто трется головой и временами подолгу плачет. Отец тоже присутствует на сеансе и занимается сыном. Вид у него менее подавленный, чем прежде. Я говорю Алексису, что фломастер, который он уронил, лежит на полу, даже если он его не видит. Мать Алексиса, которую он сейчас не видит, — в больнице. И он ее, конечно, увидит. Его сестра умерла, и ее он уже никогда не увидит. Он слушает меня очень внимательно, не спуская с меня глаз. И как только я умолкаю, снова начинает тереться головой о плечо нянечки.
Тем не менее Алексис, который до девяти месяцев почти не двигался, но много плакал, быстро наверстывает упущенное и начинает двигаться вполне самостоятельно. Головой он качает теперь все реже и реже.
Когда Алексису исполнился год, мать прислала ему письмо, которое ему прочитали. Она написала сыну, как сильно хочет его видеть.
Отец продолжает навещать мальчика по воскресеньям и намеревается попросить, чтобы для сына подыскали временную приемную семью, которая проживала бы недалеко от его квартиры.
Когда Алексису исполняется год и три месяца, в его взгляде уже нет ничего необычного. Его глаза не кажутся уже такими огромными, а взгляд таким странным, как прежде.
Поскольку я никогда не говорила с матерью Алексиса и ничего о ней не знала, мне было довольно трудно представить себе жизнь Алексиса до того, как он попал в ясли. Я знала лишь, что его мать страдает депрессией и психическим расстройством, хотя Алексис и не был объектом ее бреда. Ноя могла предположить, что в ее поведении было немало странностей и что, ухаживая за детьми, она старалась как можно меньше их касаться.
Перемены, которые произошли в жизни Алексиса из-за смерти сестры, очень повлияли на него. Своевременно сообщив ему о причине произошедших в его жизни разрывов, назвав и объяснив болезнь матери, я, естественно, не избавила его от страданий. Но после этого Алексис больше поверил в собственные силы и стал больше стремиться к независимости, в которой теперь так нуждался.
КАК СТРОИТЬ САМОГО СЕБЯ
Историю Луи (пять лет) и его младшего брата Шарля (четыре года) мне рассказали две воспитательницы из Службы социальной помощи детям. Луи и Шарль во время этого разговора не присутствовали. Старшая по возрасту сотрудница Службы не могла скрыть своего волнения, так как сама оказалась втянутой в эту драматическую историю около трех лет назад. По этой причине она и попросила, чтобы я приняла ее с коллегой по Службе до моей встречи с детьми.
Мать этих мальчиков, которую бил их отец, неоднократно обращалась к судье с жалобами на мужа. Однако судья не давал должного хода ее жалобам. Однажды, когда муж жестоко избил старшего сына, эта женщина забирает детей и убегает вместе с ними из дома. Ее мать и брат отказываются приютить ее с детьми. После нескольких дней скитаний она помещает детей в ясли. Но документы оформляются в такой спешке, что судья по делам несовершеннолетних забывает подписать ордер на временное помещение детей в ясли. Оба мальчика при этом переживают тяжелое потрясение. После того как Луи (два с половиной года) и Шарль (полтора года) несколько дней скитались с матерью в поисках крыши над головой, их теперь впервые в жизни грубо разлучают с матерью. В данной ситуации было решено, что только таким способом можно помочь этой женщине защитить детей от отца…
Отец же, который внушает смертельный страх своей жене, теперь грозится убить ее, если она не скажет, где прячет детей. Она же наотрез отказывается это сделать, но сама старается как можно чаще навещать детей, одновременно пытаясь найти жилье и работу. Поскольку она не владеет свободно французским языком, плохо читает и пишет, она обращается к адвокату, чтобы он помог ей развестись с мужем.
Судья по делам несовершеннолетних отбывает на каникулы, ее заместительница не хочет брать на себя ответственность за забывчивость судьи и не подписывает ордер на временное помещение детей в ясли. В итоге никто так и не решается сказать отцу, где находятся его дети, так как помещение их в ясли не было закреплено законным путем, и он имел полное право забрать их оттуда, если бы пожелал.