Затонувшие сокровища
Шрифт:
Что касается меня, то я этому нисколько не удивляюсь, хотя восторгаюсь объемом проделанной работы.
Пятница, 2 августа.При каждой смене бригад сети, наполненные коралловыми глыбами, опорожняются на задней палубе. В них обнаружены: сломанная латунная ложка, приставшая к ядру, бронзовый эфес от кинжала с рельефным изображением головы в шлеме и т. д.
Вечером после обеда под сильным шквалом и проливным дождем мы подтащили «Джемс энд Мэри» к «Калипсо» и опорожнили две большие корзины на задней палубе. Однако слишком поздно — переносим сортировку на завтра.
Проблема пресной
Однако эти чередующиеся сильные шквалы вселяют беспокойство. Если наступит плохая погода, а ее сезон близок, нам опасно оставаться среди коралловых скал.
Филипп Сиро вручает мне второй, прекрасно выполненный в кальке, план галеона в масштабе топографической съемки: 2 сантиметра — 1 метр.
Суббота, 3 августа.Сегодня утром, роясь в извергнутых землесосом обломках на задней палубе, мы обнаруживаем маленькую печать для пломбирования, которой пользовались, вероятно, при упаковке мешков. На ее лицевой стороне видна надпись: «RO 100». Можно ли это расшифровать как «100 золотых монет»? Если это действительно так, то мы найдем эти монеты в нижних пластах раскопок.
Водолазы сегодня утром извлекли со дна обломки стула, большое разбитое оловянное блюдо и толстый глиняный кувшин, стоявший на дне, целехонький, но пустой. Диди утверждает, что блюдо не оловянное, а серебряное, поскольку серебро разрушается гораздо быстрее олова. Моральное состояние людей меняется в зависимости от находок за день. На этот раз наша подводная добыча их приободрила.
Самым лучшим из того, что мы подняли сегодня со дна, было металлическое блюдо. Зачастую на этих галеонах, набитых сокровищами, пользовались серебряными столовыми приборами. Мы все ждали, что кислота заставит заблестеть потускневший металл, но это оказалось олово. Водолазы обнаружили еще несколько блюд, а затем вдруг кости. После минутного колебания доктор Тасси заявил, что это кости животных. Итак, мы попали в тот уголок, где находились продовольственные запасы, а они всегда хранятся в носовой части судна.
Теперь мы уже «обрабатываем» от четырех до пяти тонн кораллов за день. Я никогда не наблюдал такого рвения к работе. Весь экипаж приблизился к ней. Если мы не хотим быть погребенными на борту под обломками, надо работать одинаково быстрыми темпами как на дневной поверхности, то есть на задней палубе, так и на дне моря. Но обрабатывать камни под жгучим солнцем, орудуя кайлами, — задача еще более тяжелая, чем возиться с ними на дне.
Наши кинооператоры, электротехник, главный механик и даже кок, как только у них выдается свободная минутка, устремляются на заднюю палубу атаковать глыбы весом в одну-две тонны.
Тем временем землесос выплевывает ил, засасываемый им со дна в две огромные металлические корзины, установленные на «Джемс энд Мэри». Этот плот, ставший для нас фетишем благодаря своему названию, является одновременно нашим бесценным помощником.
Большей частью предмет, застрявший в этой магме, оказывается куском железа или меди. Эти металлы, проходя через каменный поток, очищаются и полируются до блеска и сияют, как золото или серебро.
Пополудни Эжен Лагорио, прозванный Жеженом, устанавливает на дне подводную кинокамеру на треноге. Объектив направлен на рабочую площадку. Просмотр организуется позднее в кают-компании: кадры получились отличные! Теперь я могу непрерывно следить за ходом раскопок.
На рабочей площадке идет беспощадная борьба с непроходимым лесом «оленьих рогов». Мертвые и разбитые, они валяются в иле, переплетаясь друг с другом. Землесос фыркает, заглатывая миллионы этих шершавых палочек, и, в конце концов, закупоривается. Приходится его прочищать самым простым способом: последовательно включать и выключать подачу воздуха, или «таранить», как выражаются водопроводчики. Если этот способ не дает результатов, надо отсоединить 17-метровый шланг от нижней части колена и прочистить его.
Во второй половине того же дня Гастон откапывает вручную еще одну печать для пломбирования в средней части стенки траншеи со стороны холма, обращенной к оси судна. На одной стороне печати табличка со сложной и неразборчивой надписью, на другой — герб с тремя лилиями, увенчанный короной. Из окружающей герб надписи удалось разобрать несколько букв: QUO FERA…
Мы уже извлекли из ила много ядер. Когда разбили покрывавшую их коралловую оболочку, нам показалось, что они не тронуты временем, однако через несколько дней ядра рассыпались в прах.
Несмотря на чудовищную дневную нагрузку, вечера по-прежнему посвящаются воскрешению исторических событий, чтению или изучению документов, которые могут помочь нам в археологических поисках.
В этот вечер в кают-компании разгорелись жаркие споры по поводу печатей для пломбирования. Весьма возможно, что они использовались при опечатывании мешков с золотом. Все больше напрашивается интерпретация надписи «RO 100» как «Reale doro ciento» («сто золотых реалов»).
Аркебуза и печать для пломбирования
Несколько шквалов с дождем при все усиливающемся ветре с юга и юго-востока. Нельзя забывать, что мы находимся в центре коралловой отмели, поглотившей бесчисленные жертвы. Погружаюсь в воду с Реми де Хененом и первой бригадой, то есть с Бернаром и Гастоном. Тщательно обследую траншею, вырытую у подножия холма. Она начинается у двух пушек, расположенных параллельно правому борту судна, проходит вдоль холма на протяжении пяти-шести метров, а затем отклоняется от него по касательной, чтобы прорезать насыпь, покрытую «оленьими рогами», которую я отразил на плане. Здесь бригады натолкнулись на труднопреодолимое препятствие.