Завеса
Шрифт:
Может, сделаю себе двойной, подумала я, добавляя виски, сахар из блюдца и горькую настойку в стаканы.
Лиам вернулся в гостиную, открыл маленький холодильник. Заглянув туда, он вытащил стеклянный противень, заглянул под фольгу и посмотрел на меня.
— Будешь запеченую курицу?
В ответ мой желудок заурчал, и он ухмыльнулся.
— Посчитаю это за «да», — он достал две маленькие тарелки из шкафчика и разделил курицу на двоих.
Я села на барный стул и поставила его напиток напротив своего.
— Где ты
Лиам подошел к стойке.
— У Мозеса есть друзья. Я иногда приношу ему электронику, а он со мной расплачивается. Я не очень-то часто готовлю, но умею запекать курицу. Но готовлю я у Элеоноры, ее кухня лучше моей.
— Меня удивляет, что Сдерживающие разрешают Мозесу хранить его вещи.
— Они считают его барахольщиком. Хотя такой он и есть, — добавил он и поставил тарелку передо мной. Порция была маленькой. А когда я посмотрела на противень, то поняла, что он разделил между нами всю курицу.
— Но это еще не все. Еще один пример невнимательности Сдерживающих к деталям.
Он взял кусочек курицы, откусил и проглотил.
— Не подумал спросить, вилка не нужна?
— Нет, спасибо, — мне не нужно было, чтобы что-то вставало между мной и курицей. Я оторвала кусочек мяса и закрыла глаза, наслаждаясь вкусом. — Черт, Куинн. Это чудесно. Спасибо, что угостил.
— Сазерак тоже неплох, — сказал он, но при это хмуро поставил стакан. — Только вот не уверен, что мне он вообще нравится. Не люблю вкус ликера.
Я рассмеялась.
— Так зачем ты сказал его сделать?
Он пожал плечами.
— Это как будто вернуться в предвоенный Новый Орлеан. И ты была так горда собой.
Я фыркнула и вернулась к ужину.
* * *
Какое-то время мы ели, болтали о Пара, о войне. О вещах, которые люди в Зоне, по крайней мере в Квартале, обсуждали обычно. Когда мы доели курицу и помыли посуду, я попыталась сменить тему разговора.
— Так чем ты занимаешься, когда не работаешь?
Мы вернулись к бару. Я забрала другой Сазерак, а он выбрал бурбон со льдом.
— Навещаю Элеонору. Играю в карты с Викторией или Марией, в зависимости от того, кто дежурит.
— Элеонора мухлюет? — спросила я, думая о том, что он рассказывал про Мозеса.
— Не со мной, — он остановился. — По крайней мере, мне кажется, что нет.
— Она часто выигрывает?
Его глаза сузились, пока он обдумывал это.
— Вообще-то, да. На прошлой неделе я отдал ей плитку шоколада.
— Ну, мухлеж того стоил.
— Я и тебе могу достать.
Мне не стоило так открыто демонстрировать нетерпение.
— Можешь?
Шоколад, как и жвачку, смели с полок магазинов и расхватали в домах. А то, что осталось, сохранилось не очень хорошо — шоколад, жара и влажность не дружили.
— Элеонора иногда получает
— Не откажусь.
— Посмотрим, что мне удастся сделать, — он встал и подошел к маленькому шкафу у плетёного дивана.
— Ты спрашивала, что мне нравится делать. Мне нравится музыка, — сказал он. Открыв шкаф, он вытащил сотню виниловых пластинок. Перебрав их, он вытащил одну, достал ее из упаковки и положил на граммофон.
Осторожно, двумя пальцами, он поставил иголку на пластинку. Лиам убрал упаковку в сторону, и какой-то мужчина нежно запел о любви и страсти. У него был чуть грубоватый голос, будто любовь сломала его.
Лиам повернулся ко мне.
— Не хочешь потанцевать?
— Я… что?
Он подошел ко мне, как ирландский воин, и протянул руку, его глаза сверкали, как драгоценные камни. Я уставилась на его руку с длинными пальцами, затем посмотрела на него.
— Это хорошая идея?
— Нет, — ответил он, улыбаясь. — Но я давно не танцевал, и, похоже, что ты не плохо двигаешься.
— Я родилась и выросла в Новом Орлеане, — сказала я, спрыгнула со стула и взяла его за руки. — Конечно же я умею танцевать.
Лиам притянул меня, одной рукой он держал меня за руку, другую положил мне на талию. Глядя мне в глаза, он начал раскачиваться под музыку. И делал он это чертовски хорошо. Он чувствовал ритм, добавлял немного вольности, чтобы танец отличался от котильона семиклассников, и достаточно самоконтроля, чтобы танец не напоминал о разгульной ночи на улице Бурбон.
Не знаю, сколько звучала песня, наверное, не больше трех-четырех минут. Но когда я положила голову ему на грудь, и он обнял меня, хотелось, чтобы эта песня никогда не заканчивалась. Его руки оградили меня от всего в мире.
Песня закончилась, и нависла тишина, будто перед грозой. Он отпустил меня, подошел к бару, поставил на него локти и провел руками по волосам. Он был похож на человека, ведущего битву. Лиам ничего не сказал, но не сложно было догадаться о причине.
— Это из-за того, что я могу стать духом, — сказала я. — Из-за того, что ты считаешь меня монстром.
— Нет, — сказал он, оглядываясь. — Я верю, что ты можешь научиться контролировать себя, свою магию. Именно поэтому я тебе и помогаю. Но если что-то пойдет не так… — он замолчал. — Если что-то пойдет не так, именно мне придется отвести тебя в тюрьму. А это не честно по отношению к тебе.
Я долго смотрела на него. Я начала привыкать к тому, что у меня есть магия и я могу ее использовать, что эта сила не убьет меня. Но в подобный момент откровения я бы отказалась от нее не раздумывая. Я бы выключила ее, передала кому-то другому. Но это не для меня. Если честно, я не знала, какой у меня был выбор, но была уверена, что пока мы мучаем друг друга прикосновениями и желанием, мне его не найти.