Завеса
Шрифт:
Мне было семнадцать, когда разорвалась Завеса, которая проходила по девятнадцатому меридиану, прямо на север к сердцу Нового Орлеана. Это сравняло Новый Орлеан, в котором я родилась и выросла, с землей.
Мой отец владел «Королевскими рядами», когда тот все еще был антикварным магазином, продавал французскую мебель, бесценные образцы искусства и очень дорогие украшения. (И, конечно же, трости. Кучу чертовых тростей). Когда началась война, я помогла ему изменить концепцию магазина, добавив сухие пайки и другие припасы.
Война вспыхнула в южной Луизиане, затем перешла
К сожалению, отец не увидел, как Завесу вновь закрыли. Магазин стал моим, и я переехала в маленькую квартирку на третьем этаже. Мы там не жили, он не хотел проводить все время своей жизни в одном и том же здании, так он говорил. Но магазин и здание стали моей единственной связью с ним, так что я не колебалась. Я ужасно скучала по нему.
Когда закончилась война, Сдерживающие — воинская часть, отвечавшая за войну с Паранормальными, попыталась вычистить Новый Орлеан не только от магии, но и от вуду, Мари Лаво, экскурсий по местам, где видели приведений, и даже вымышленных вампиров. Они убедили Конгресс принять так называемый Магический Акт, запрещавший магию внутри и за пределами зоны военных действий, которую мы называли Зоной. (На самом деле это был ИУНЧВВКЗ акт: Измерение уровня нелегальных чар и волшебства внутри конфликтных зон. Но произносить это слишком сложно).
Война стерла половину Фаборг Марини, района рядом с Французским кварталом, и Сдерживающие воспользовались этим. Они зашвырнули туда всех оставшихся Пара, которых смогли отыскать и построили стену, чтобы сдерживать их.
Официально это место называется Дистрикт.
Мы называем его Остров Дьявола, место, в честь площади в Марини, на которой когда-то вешали преступников. И если Сдерживающие узнают, что у меня есть магия, меня посадят туда с остальными.
У них есть причины для осторожности. На большинство людей магия не подействовала; если это была инфекция или болезнь, то у них был иммунитет. Но у небольшого процента населения его не было. Мы были восприимчивы к энергии из Запределья. Пока Завесу не открыли, проблем не было, магия, которая проходила сквозь нее, была минимальной, достаточно для магических фокусов и иллюзий, но ничего большего. Но поврежденная Завеса уже не была такой сильной защитой, магия просачивалась через каждый зашитый разрыв. Восприимчивые не были физически готовы к прорывавшейся магии.
Магия не была проблемой для Пара. В Запределье они купались в магии день и ночь, но у магии есть побочный эффект — их тела стали вместилищами силы. У некоторых были крылья, у некоторых клыки и рога.
Восприимчивые не могли перерабатывать магию подобным образом. Вместо этого, мы продолжали впитывать магию снова и снова, пока не теряли самих себя. Пока не становились духами, бледными и опасными тенями людей, которыми когда-то были, наши жизни были посвящены поиску
Восемь месяцев назад я узнала, что я Восприимчивая, попавшая в число неудачливых. Я была на складе на втором этаже магазина, передвигала огромный знак в форме звезды на более подходящее место. (На ряду с тростями, мой отец любил большие старинные знаки с заправок. Трости, по крайней мере, было легче хранить). Я поставила его на старый дубовый пол, и упала на спину. Я наблюдала в замедленном движении, как знак весом в сто фунтов с острыми лучами падал прямо на меня.
Не было времени подвинуться, перекатиться, или хотя бы выставить руки вперед, чтобы заблокировать острый металлический шип, который был нацелен между моих глаз. Но у меня была секунда обдумать и проклясть факт, что я пережила войну, только чтобы быть пришпиленной чертовым знаком с заправки, который следовало бы оставить гнить подальше.
— Нет, черт возьми! — выкрикнула я, выпуская весь воздух из легких, зажмурив глаза, как настоящая трусиха.
И ничего не произошло.
Сжав губы, я приоткрыла один глаз, чтобы обнаружить металлический кончик, зависший в двух дюймах над моим лицом. Я задержала дыхание, трясясь от адреналина и потея от страха, и целую минуту собиралась с силами, чтобы пошевелиться.
Я досчитала до пяти, затем откатилась в сторону. Лучик звезды ударился об пол, пробив его. В полу все еще была дыра глубиной в два дюйма.
Я не хотела, чтобы звезда пронзила меня, и она не пронзила. Я воспользовалась магией, о владении которой не знала — Восприимчивостью, чтобы остановить ее.
Тогда мне тоже повезло — монитор магии не сработал, и у меня остался мой магазин… и моя свобода.
Снова раздался грохот, выдергивая меня из воспоминаний на дорожку. Я подпрыгнула и тихо выругалась.
— Думаю, получается неплохо, парни! — заорала я. Но я либо была недостаточно близко, чтобы они меня услышали, либо им было все равно. Это была Ночь войны. Излишек во всем был уместен.
Шесть лет назад в Новом Орлеане бушевала Вторая Битва (первая битва Нового Орлеана в 1812 была сугубо человеческой. Насколько мы знаем). Она была одной из последних, и одной из самых крупных.
Сегодня мы празднуем то, что выжили, разукрасив все в разные цвета, перья, с кучей выпивки. Будет громко, безумно и чудесно. Будем надеяться, что меня не арестуют до начала веселья…
— Ты в итоге все пропустила, Клэр?
Я оглянулась и увидела за собой высокого, поджарого мужчину. Антуана Лафайета Гуннара Ландро, одного из моих лучших друзей, жара, казалось, не беспокоила.
Его каштановые, кудрявые волосы лежали в идеальном беспорядке, на губах была восхитительная улыбка, темно-ореховые глаза блестели. Сегодня на нем были обтягивающие черные штаны, рубашка без рукавов, демонстрирующая его накаченные руки, и сложные временные татуировки, украшающие его руки.
— Привет, Гуннар, — мы обменялись поцелуями. Я выругалась от очередного взрыва, за которым последовали золотые звездочки в небе.
Я улыбнулась через силу.
— Черт бы это побрал. А теперь они красуются.