Завещание алхимика
Шрифт:
Старыгин не удостоил его ответом и поспешил обратно к дому художника Синдерюхина: с людьми вроде него нужно ковать железо, пока горячо, и по возможности не отходя от кассы.
Подойдя к дому Синдерюхина, Дмитрий Алексеевич с удовлетворением отметил, что лужа перед подъездом, где прежде отдыхал сильно выпивший Григорий, пустует: видимо, его энергичная супруга сумела придать ему вертикальное положение и вернуть в лоно семьи.
Обходя опустевшую лужу, Старыгин шагнул в сторону… и тут на то самое место, где он только что стоял, с глухим
Дмитрий Алексеевич инстинктивно отскочил, затем резко развернулся… и увидел нелепо и страшно разметавшееся по тротуару человеческое тело.
Правда, после полета с большой высоты и удара о тротуар в нем осталось очень мало человеческого. Руки и ноги безвольно раскинулись в стороны, как у тряпичной куклы, лицо разбито и залито кровью…
Не было никаких сомнений, что этот человек мертв.
Старыгин почувствовал легкую тошноту и головокружение, естественные при таком близком соседстве со смертью. Он отступил еще на шаг и невольно представил, что было бы с ним, окажись он чуть ближе к месту падения…
И тут он увидел рядом с разбитой головой засаленную, утратившую форму бескозырку.
Преодолевая отвращение и страх, Старыгин еще раз взглянул на мертвеца… поношенные тренировочные штаны, одна нога босая, на второй чудом удержалась резиновая галоша…
Всякие сомнения пропали: это был почетный сталевар и моряк, зверолов и колхозник Владимир Синдерюхин.
Вокруг уже начали собираться зеваки, в маленькой толпе курсировали самые достоверные сведения и самые невероятные слухи о только что случившейся трагедии.
– Он с женой поругался, вот и выбросился из окна, только чтобы ей насолить!
– Да какое выбросился! Она его сама вытолкнула! Нарочно сзади подкралась и толкнула!
– Да что вы такое несете! Это же Володька-алкаш с седьмого этажа! У него жены отродясь не водилось, а баба, которая с ним жила, еще зимой с мясником сбежала!
– Не иначе он в горячке был, от чертей или от зеленых человечков в окно сиганул!
– Милицию кто-нибудь вызвал? – осведомилась толковая старушка с первого этажа.
Старыгин слышал все эти разговоры как будто издалека или сквозь толстый слой ваты. Он думал, что совсем недавно разговаривал с этим человеком, пытался расспросить его о загадочных картинах – и вот все, что теперь от него осталось, – это окровавленное тело на тротуаре… и значит, поиски картин и их автора снова оказались в тупике, оборвана последняя тонкая ниточка…
Тут же ему стало стыдно за эти мысли – человек погиб, почти у него на глазах выбросился из окна, а он думает только о поисках, о своих собственных проблемах…
Он хотел уже уйти, не дожидаясь появления милиции – ведь его снова возьмут на заметку, а, учитывая историю в Комарове, оправдаться будет очень сложно.
Старыгин уже сделал шаг в сторону и бросил последний взгляд на мертвого портретиста. И тут он заметил, что в полуметре от разбитой головы Синдерюхина в трещине асфальта что-то тускло блеснуло.
Машинально, не отдавая себе отчета, Старыгин наклонился и поднял с земли блеснувший предмет.
На этот раз, прежде чем спрятать находку в карман, он украдкой взглянул на нее.
И его подозрения превратились в реальность.
Как он и догадывался, это был оловянный солдатик.
Маленькая, ярко раскрашенная фигурка. Синий мундир, желтые ремни портупеи, нарядные красные штаны, заправленные в высокие сапоги, черный кивер.
Точно такой же солдатик, как тот, которого он нашел в Комарове, возле мертвого Никанорыча. Только вместо винтовки солдатик держал в руке обнаженную саблю.
Но тогда…
Никанорыч был, несомненно, убит, причем убит жестоким средневековым способом. О самоубийстве и речи не шло. Значит, и несчастный Синдерюхин не покончил с собой, не выбросился из окна. Его убили.
Старыгин испуганно огляделся по сторонам.
Может быть, убийца сейчас стоит совсем рядом с ним и удовлетворенно взирает на дело своих рук?
Но вокруг толпились только праздные зеваки, привлеченные запахом крови, как стервятники или трупные мухи. Никому из них не было дела до погибшего человека, всех интересовало только зрелище его смерти, только этот бесплатный кровавый спектакль.
И это было хорошо, потому что никто из них не смотрел на Старыгина, никто не заметил, как он поднял оловянного солдатика, и никто не обратил на него внимания, когда Дмитрий Алексеевич ушел – по-английски, не прощаясь.
Мусульманин вздрогнул, поднял глаза от разложенных на полу товаров и взглянул на Фридриха с испугом.
– Что ты сказал, высокоученый господин? Кажется, я тебя плохо расслышал!
– Ты всегда отличался отменным слухом, Мохаммед, и еще лучшим чутьем на деньги. Я спросил тебя, что такое уроборос мистагитус, и если ты ответишь мне на этот вопрос, Алоизиус заплатит тебе вдвое против обычной цены!
– Мохаммед никак не понимать хорошая высокоученая господина… – забормотал торговец, неожиданно приобретя какой-то чудовищный акцент. – Мохаммед плохо говорить твой язык и еще хуже понимать… Мохаммед надо идти, у него очень много дел… Мохаммед некогда разговаривать пустые разговоры…
Он торопливо сложил свои товары в суму и хотел уже взвалить ее на плечо, моментально забыв о своих коммерческих интересах. Однако Фридрих схватил раскаленную кочергу и быстро заступил дорогу мусульманину.
– Не изображай из себя осла, Мохаммед! – проговорил он злым полушепотом. – Не делай вид, что ты разучился говорить по-немецки! Все равно я тебе не поверю! Ты меня прекрасно понял, и у тебя есть ответ на мой вопрос! Имей в виду – ты не выйдешь отсюда, пока я не узнаю, что хочу!