Завещание Магдалины Блэр. Сборник рассказов
Шрифт:
Перевод Д. Волчека
Рукопись рассказа хранится в архиве Эдварда Ноэля Фицджеральда, получившего ее от брата первой жены А. Кроули Джеральда Келли. Вероятно, это самый ранний из сохранившихся рассказов Кроули (1903–1904). Впервые опубликован Дженезисом Пи-Орриджем во втором издании сборника Кроули "Военная хитрость и другие рассказы" (Temple Press, 1990).
ВСЕГО ЛИШЬ СОБАКА
Собака даже не была его собственной. Он говорил, что она лает, что у нее чесотка. Почти все собаки лают; да если бы у нее была хоть десятая часть болезней, которыми страдал он, было бы милосердным ее убить. Но что за дело старику
Анна поднялась в мой номер в гостинице. Я объяснил правду (Божескую, а не человеческую) портье, так что проблем не возникло. Кроме того, в Америке можно решить любой вопрос, если говоришь с английским акцентом. Она принесла мне письмо от своей матери. Я ничего не знал о Джоке — так звали пса — только слышал, что с собакой какие-то проблемы. Теперь все выяснилось. Х — ее муж (правда, супружеские обязанности он исполнять не мог, был раза в два ее старше и полный инвалид) — ненавидел всё и вся, и себя самого заодно. Он слегка походил на графа Генези, только без всякого благородства чувств. Было в нем что-то и от Гвидо Франческини [25] — и, признаться, это-то меня больше всего и пугало. Теперь его ненависть обрушилась на собаку. Обманщик и трус, он долго скрывал правду, утверждал, что за собакой присматривают или что он кому-то ее отдал — О! он готов был изобрести любую пристойно выглядящую ложь. Но теперь всё открылось: в конце концов, он признался Анне, что убил собаку. Так что Анна пришла прямо ко мне. Бедный маленький Джок. Если он и вправду лаял, что с того? Через несколько дней старик все равно бы уехал — на Запад, кажется — и, молюсь Богу, никогда бы не вернулся.
25
Граф Гвидо Франческини убил свою юную жену Помпилию и ее родителей и был казнен в 1698 году в Риме. Его истории посвящена поэма Роберта Браунинга "Кольцо и книга".
Конечно, он сумасшедший. Порой я подозревал размягчение мозга. Смерть брата в прошлом году оказалось для него сильным потрясением. Ему чудилось, будто брат зовет его — это, сомнений нет, признак безумия. Без всякого повода он впадал в гнев или начинал рыдать.
На редкость мерзкий старик. Он даже пытался затащить в постель сестер Анны (а мне угрожал судом за аморальное поведение). Конечно, в этом все и дело: он сумасшедший. Соседи были готовы дать показания; да если он хоть что-то против нас предпримет, мы отправим его в лечебницу или куда-нибудь еще. Тогда Анна без малейших колебаний сможет с ним развестись. Единственное, что ей мешало до сих пор — чувство долга. Добрая душа! Она лучше будет страдать сама, чем причинит боль злейшему врагу. Вот она и оказалась в плену этого монстра, и я столь ценил ее чистое сердце, что не стал убеждать ее поступить по-другому. Но мои-то руки ничем не связаны: я могу ее освободить (Боже! Боже! Молю Тебя о ее свободе). Пока же я не причиню ему зла. Хочу лишь покончить с его несчастьями. Он ведь ничтожество, как и всякий, кто исполнен ненависти. Когда она встретила меня и полюбила (с первого же взгляда), а потом вернулась к нему, он сразу же догадался, что она счастлива и возненавидел ее еще больше. Боюсь только, что безумец решится на насилие, что он может убить ее, как убил бедную собачку.
Не знаю, кто из нас заплакал первый. Я сидел в большом кресле, Анна стояла у стены, сжав руки за спиной. Она рассказала мне всё — просто и печально. Да, наверное, я заплакал первый, потому что она подошла ко мне, увидела, что я борюсь со слезами, опустилась возле меня на колени, обняла, ласкала и утешала — нам было так горько. Мы оба потеряли над собой контроль, и минут десять плакали, обнявшись. Мне было так стыдно, глупо ведь плакать из-за собаки, которую даже не видел ни разу. Но вся это история была столь жестокой и бессмысленной, что казалось притчей о самом мироздании. В наших слезах таилась мировая скорбь, это точно.
Пришла пора мне взять себя в руки и утешать ее — Господь дал мне силы это сделать. Amor vincit omnia. [26] Но я до сих пор потрясен злодеянием старика; даже теперь, несколько месяцев спустя, не могу думать об этом без боли в сердце. Но была и капля блага среди всего этого зла: Анна понимала, что у меня нежное детское сердце, и я нисколько не стыдился того, что плачу. Скорее, стыдно было бы не заплакать. К тому же этот случай помог ей найти в себе силы, когда наступил настоящий кризис.
26
Любовь побеждает всё (лат.)
Старик собирался уезжать, вроде бы через неделю, так что ее сестра и я готовы были безотлучно находиться дома, чтобы не упустить шанс. Вот и Джок, который был всего лишь собакой, и лаял, и страдал чесоткой, нашел тех, кто готов был за него отомстить.
Но все же странные создания эти женщины! Мать Анны написала полное слез письмо, такое простое, такое страстное: "Где моя собака? Верните мою собаку". Но собаки уже не было на свете. Анна ответила, что монстр во всем сознался, и тогда мать решила преуменьшить трагедию — она написала, что в конце концов, Джок был "всего лишь собакой".
Но я не таков; я не забуду Джока до конца своих дней, хотя никогда его не видел, и если Господь не отомстит за него, тогда это сделаю я. Всего лишь собака!
Перевод Д. Волчека
При жизни Кроули рассказ не публиковался. По мнению исследователей, сюжет связан с отношениями Кроули с Жанной Фостер (Soror Hilarion, "Кошка"), мужем которой был пожилой инвалид. В 1915 Кроули совершил путешествие на поезде из Нью-Йорка в Калифорнию в компании супругов Фостер. Рассказ впервые был издан в 1987 году отдельной брошюрой.
КОКАИН
"Где-то, где-то вдалеке есть блаженная страна"
1. НЬЮ-ЙОРК СИТИ.Изо всех граций, толпящихся возле престола Богини Любви, всех робче и трепетней та девица, кою именуют Счастием. Но именно за ней, самой недоступной из всех, смертные волочатся всего охотнее. Разумеется, обладание ей выпадает на долю лишь немногих мучеников и святых, безвестных для окружающей их толпы, и завоевывают ее благосклонность они лишь после того, как выжгут свое <я> каленым железом медитации и растворятся в божественном океане Сознания, покрытого густой пеною бесстрастия и блаженных видений.
Всем же иным Счастье дается лишь случайно; иногда именно тогда, когда на него менее всего уповают. Ищите, и не обрящете, стучитесь, и вам не откроют. Счастье распределяется божественным жребием: оно не присуще ничему в частности, но есть плод стечения обстоятельств. Вотще вы будете вновь и вновь смешивать ингредиенты, вотще будете стремиться пережить однажды пережитое. Сколько бы раз, и с каким бы умением и дотошностью вы бы ни воспроизводили прошлое, вас неизбежно ждет разочарование.
В то, что состояние столь метафизическое, может, тем не менее, быть в любое мгновение достигнуто без всякого тайного знания и магических заклинаний, при помощи простого зелья, поверить труднее, чем в сказку. И мудрейший из людей не знает, как сделать счастливым страдальца, который, при том, может быть молод, хорош собой, богат, здоров и любим. Но самый последний бродяга из бродяг, дрожащий от холода и голода в лохмотьях, больной, бездомный, старый, жалкий, глупый, завистливый, может испытать мгновенный восторг и упиться им. Счастье столь же парадоксально как жизнь и столь же таинственно как смерть.
Взгляните на эту сверкающую горстку кристаллов! Перед вами — гидрохлорид кокаина. Геолог, при взгляде на него, подумает о слюде; мне, альпинисту, они напоминают сверкающие перышки снега, покрывающие поверхность скал над расщелинами в ледниках, там, где страстные лобзания ветра и горного солнца, заставили лед приобрести летучесть. Житель равнин вспомнит о первом инее, расшивающем ветви деревьев сияющими и искрящимися соцветиями стразов. Именно такими бриллиантами, возможно, украшено царство фей. Тем, чьи ноздри вкусили их — тем, кто стал их рабом и служителем — они должны казаться изморозью, образовавшейся на бороде Демона Беспредельности в тот миг, когда пар его дыхания соприкоснулся с космической стужей.