Завещание Сталина
Шрифт:
Как государственный деятель Сталин считал своей первейшей обязанностью укреплять не только экономические, но также идейные устои Советского Союза, системы социализма. Этого же он требовал от мастеров (а более того — от подмастерьев) культуры. Могло ли быть иначе? Допустимо ли ставить интересы отдельных «творческих работников» выше национальных интересов?
На такой вопрос кто-то ответит утвердительно. Мол, свобода личности, его вдохновенных порывов важнее служения государственной машине. Но в данном случае следует иметь в виду общество и народ, именно национальные интересы, не противопоставляя им достаточно жалкие притязания личности (чаще всего — бездарной) на свободу творчества. Эту свободу можно использовать во вред Родине и на пользу ее врагов.
Кстати, пролетарский писатель-гуманист Максим Горький в статье «С кем вы, "мастера культуры"?» (1932 год) писал: «Буржуазия враждебна культуре… — вот правда, которую утверждает буржуазная действительность, практика капиталистических государств».
Так называлась брошюра пламенного марксиста Поля Лафарга. Он утверждал, что во время Великой французской революции «произошла внезапная языковая революция».
Эту мысль подхватил Н. Я. Марр. Он, в частности, писал: «Есть система культур, как есть различные системы языков, сменявшие друг друга со сменой хозяйственных форм и общественности с таким разрывом со старыми формами, что новые типы не походят на старые так же, как курица не похожа на яйцо, из которого она вылупилась».
Сталин, не вдаваясь в полемику о соотношении курицы и яйца, возразил по существу, опровергая Марра:
«Никакой языковой революции, да еще внезапной, не было тогда во Франции. Конечно, за этот период словарный состав французского языка пополнился новыми словами и выражениями, выпало некоторое количество устаревших слов, изменилось смысловое значение некоторых слов, — и только. Но такие изменения ни в какой мере не решают судьбу языка. Главное в языке — его грамматический строй и основной словарный фонд. Но грамматический строй и основной словарный фонд французского языка… продолжают жить и поныне в современном французском языке. Я уже не говорю о том, что для ликвидации существующего языка и построения нового национального языка… нужны столетия».
Эти его соображения не следовало бы вспоминать, если бы не одно обстоятельство. От частного вопроса, относящегося к языкознанию, он перешел к более общему и актуальному:
«Вообще нужно сказать к сведению товарищей, увлекающихся взрывами, что закон перехода от старого качества к новому путем взрыва неприменим не только к истории развития языка, — он не всегда применим также и к другим общественным явлениям базисного или надстроечного порядка». И привел пример: в СССР 8—10 лет осуществлялся переход к социалистическому, колхозному строю. Этот переворот совершался не путем свержения существующей власти, а постепенно. «Это была революция сверху… по инициативе существующей власти при поддержке основных масс крестьянства».
Так-то оно так, да не совсем. О постепенности такого перехода от индивидуального к коллективному сельскому хозяйству можно говорить с большой натяжкой, так же как о поддержке основных крестьянских масс. Сначала была попытка осуществить переход самым настоящим взрывным революционным путем в 2—3 года. Она провалилась из-за противодействия со стороны большинства крестьян. Приходилось применять силу. Вывод: если указы и постановления можно огласить быстро, психологию крестьянина по приказу враз не изменишь.
С тех пор Сталин постоянно охлаждал революционный пыл большевиков, слишком многие из которых не могли перейти к мирному строительству социализма, действуя по-прежнему больше приказами и запугиванием, чем уговорами и разъяснениями.
А может быть, подобных ультрареволюционеров троцкистского толка (Троцкий предлагал превратить Россию в трудовой лагерь с военной дисциплиной) не было среди высокопоставленных коммунистов? Как показали последующие события, они были. Наиболее явно проявил себя в этом качестве Хрущев. Позже новые революции сверху, покончившие с социализмом в нашей стране и расчленившие Советский Союз, учинили Горбачев и Ельцин со своими сообщниками и сторонниками.
Не прошло и двух десятилетий со времени буржуазной революции в нашей стране и установления капиталистических отношений, как явно проявился процесс деградации русского языка. Он не обогатился, а замусорился иностранными словечками и выражениями, разговорная речь стала не только выхолощенной, предельно упрощенной, что можно объяснить ослаблением интеллекта, но и нередко непристойной, изгаженной матерщиной. Это относится и к обыденным разговорам (в частности, среди женщин и при них), и к печатным изданиям, и к театральным подмосткам.
Но все-таки русский язык не отмирает и не перерождается. Он остается в потенции все тем же. У части русских он совсем не изменился. Вопрос лишь в том, как им пользуются большинство русских, а также нацмены и какое к нему отношение в мире. Естественно, с развалом социалистического содружества государств и расчленением СССР престиж русского языка значительно упал. Однако сам он сохраняется и будет жить, пока останутся люди, для которых русская культура родная.
Вот и Сталин, на вопрос, каковы характерные признаки языка, ответил: «Язык относится к числу общественных явлений, действующих за все время существования общества. Он рождается и развивается с рождением и развитием общества. Вне общества нет языка…
Язык есть средство, орудие, при помощи которого люди общаются друг с другом, обмениваются мыслями и добиваются взаимного понимания. Будучи непосредственно связан с мышлением, язык регистрирует и закрепляет в словах и в соединении слов в предложениях результаты работы мышления, успехи познавательной работы человека и, таким образом, делает возможным обмен мыслями в человеческом обществе».
Отвечая на этот вопрос, Сталин прояснил и то, по какой причине он принял в ней активное участие. Точнее сказать, выступил со своими, как тогда говорили, основополагающими высказываниями. По его словам: «Дискуссия выяснила, прежде всего, что в органах языкознания, как в центре, так и в республиках, господствовал режим, не свойственный науке и людям науки. Малейшая критика положения дел в советском языкознании, даже самые робкие попытки критики так называемого "нового учения" в языкознании преследовались и пресекались со стороны руководящих кругов языкознания. За критическое отношение к наследству Н. Я. Марра, за малейшее неодобрение учения Н. Я. Марра снимались с должностей или снижались по должности ценные работники и исследователи в области языкознания. Деятели языкознания выдвигались не по деловому признаку, а по признаку безоговорочного признания учения Н. Я. Марра.
Общепризнано, что никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики. Но это общепризнанное правило игнорировалось и попиралось самым бесцеремонным образом. Создалась замкнутая группа непогрешимых руководителей, которая, обезопасив себя от всякой возможной критики, стала самовольничать и бесчинствовать».
Переход от частной науки к обобщению вполне понятен, если вспомнить, что Сталин в течение всей своей деятельности на посту главы советского правительства неустанно и беспощадно боролся с подобными «замкнутыми группами непогрешимых руководителей», которые начинали «самовольничать и бесчинствовать», обезопасив себя «от всякой возможной критики».