Завещание великого шамана
Шрифт:
В горах темнеет быстро. Стоило солнышку зацепится за одну из горных вершин, как серые тени легли на дно долины, по которой мы ехали. Кусты и деревья вдоль дороги в свете фар приобрели причудливые очертания, казалась: горные духи вышли поприветствовать ночных путников.
– Все, почти приехали, вот перевал проскочим и дома! – Николай перешел на пониженную передачу, мотор заработал с некоторой натугой и дорога, вильнув поворотом, пошла в гору. После перевала горы, разбежавшись в стороны, открыли нашему взору, обширную долину. В слабом свете заката можно было рассмотреть вдали три ущелья, веером прорезавшие горы. Почти в центре долины виднелись огни поселка.
– Вот
Сумки, пакеты и ящики разгружали уже в темноте при свете уличных фонарей.
– Домой пока не приглашаю, все равно супруга у отца, идем туда.
Дом отца Николая стоял почти в центре села. Старый бревенчатый дом, добротная крыша из оцинкованной жести, ограда из тесовых дощечек. Вот только ворота: толстые лиственные кряжи, буквально увитые затейливой резьбой, их створки и калитка поражали своей массивностью и прочностью.
– Интересные ворота, основательно сделанные, что не скажешь об изгороди, – заметил я Николаю, который пропускал меня вперед, придерживая калитку.
– Это отличительный знак.
Николай шагал за мной по деревянной дорожке, ведущей от калитки да крыльца.
– Знак чего?
– Все объясню, все потом узнаешь, давай договоримся, что ты не будешь ничему удивляться и если не знаешь, как поступить, – смотри на меня.
– Идет, – согласился я, и мы шагнули из сеней, освещенных тусклой лампочкой в комнату.
Яркий свет, льющийся из хрустальной люстры с тысячью замысловатых висюлек, на мгновение ослепил меня. Когда глаза попривыкли к этому ярко-переливчатому свету, я с удивлением оглядел комнату, куда мы вошли.
Слева, почти одну треть помещения занимала русская печь. Нет, это была не печь, это было произведение искусства.
Разноцветные изразцы, маленькие шкафчики с дверцами из черного дерева, отдушины и колонны, над которыми изрядно потрудился резчик. Справа стену украшал ковер, на нем висели старинные сабли, перекрещивались ружья и пистолеты с изогнутыми курками. Тяжелый бархат драпировал вход в другую комнату. Точно между двух окон, под полотнищами темно – красных штор, стояло кресло. Сидящий в нем пожилой человек мало чем был похож на Николая. Это был уставший от жизни старик, невозмутимо взирающий на мир у его ног. Сухие руки сложены были на рукоятке самодельной трости. Одет он был в темно-синий бархатный полукафтан, такие же шаровары, заправленные в сапоги коричневой кожи с меховой опушкой. Чуть поодаль его, почти прижавшись к стене, стояло с десяток людей, в основном женщины. Все хранили молчание.
Николай слега коснулся моей руки и сделал пару шагов вперед. Я стал рядом с ним.
Старик приподнялся с кресла, тотчас под руки его подхватили две женщины. Он властным движением руки остановил их.
Неторопливо подошел к нам, передал трость подскочившей девчушке и, немного склонив голову набок, словно орел, рассматривающий добычу, уставился на меня.
– Так вот ты какой, спаситель моего сына и моего рода, лейтенант Александр Холмин!
Голос у этого очень пожилого человека был звонким и полным жизненного задора, голос певца, горного пастуха который утром, выгнав стадо, поет в горах и эхо множит и вторит его бесхитростной песни.
– Добро пожаловать в мой дом, дорогой гость! Все, что есть у меня, пусть служит тебе! Тебе мой почет и уважение, самый важный гость в моей жизни!
Признаюсь, даже смутился от такого приветствия и лишь пробормотал что-то вроде: «Здрассте, спасибо».
Старший Николаев повернулся к сыну, похлопал его по плечу, развернулся и, дойдя до кресла, устало опустился в него.
Стройная женщина с длинной черной косой подошла к Николаю и прикоснулась лбом к едва приподнятой правой руке. Затем она подошла ко мне, я кивнул ей головой и поздоровался.
Николай жестом показал мне на мою правую руку. Я протянул её для пожатия. Женщина улыбнулась, взяв мою руку, опустила её вниз. Следующая родственница так же повторила жест приветствия, но к моей руке только прикоснулась своей правой рукой. Когда все поприветствовали нас таким странным образом, мой друг пригласил меня в соседнюю комнату. Два шустрых паренька уже перенесли кресло с его отцом, и он сидел за столом.
Слева и справа от него стояли стулья с высокими резными спинками, а вот остальным место было приготовлено за длинным низеньким столом, да и стульев у них не было. Вместо стульев на пол, покрытый узорным ковром, были брошены небольшие цветные подушки. Отец указал сыну на стул справа от себя, таким же жестом предложил мне сесть слева. Столы буквально ломились от еды. Не стану описывать наш пир, скажу только, что еда была по-деревенски простой и вкусной. Особенно вкусным было мясо. Оно в изобилии было и вареное, и жареное, и запеченное на углях. За ужином беседовали мало. Несколько фраз на гортанном языке отец сказал сыну, затем, сославшись на усталость, поддерживаемый внуком, удалился в спальню. Ужин закончился чаем, и мы отправились в дом Николая. Там уже хозяйничали его жена и две дочки.
– Идем на улицу, подышим воздухом, – потянул Николай меня за рукав пиджака.
Ночь в горах – особенная ночь. Воздух, напоенный ароматами последних дней мая, дышал то теплом разогретых скал, а то упруго толкался холодком речной долины, откуда доносились трели соловьев. Звезды яркие и крупные, подмигивали нам с высоты. Сразу и не сориентироваться в знакомых созвездиях этого бархатно – темного шатра, опрокинувшегося над нашими головами.
– Завтра отец будет называть тебя своим младшим сыном, я думаю, ты не откажешь умирающему старому человеку в этом?
– Не откажу, только почему ты каким-то странно потухшим голосом сообщаешь мне это?
– Тут такое дело… Видишь ли, мой отец не простой человек, он шаман, и не простой шаман, а как бы это сказать… Верховный шаман, главнее его на нашей земле нет шамана.
– Вот те и на! Ты же сам говорил, что твой отец был коммунистом и даже занимал какую-то руководящую должность?
– Да, был… и занимал… Председателем нашего аила проработал двадцать пять лет! Только и тогда он был шаманом. Камлал, правда, тайком, но большое камлание каждые три года проводил всегда. На него донос был в райком партии, вызвали и грозились исключить и с работы выгнать, так он поехал в краевой комитет, добился приема у первого секретаря.
О чем они говорили, никто не знает… Только, когда вернулся домой, того кто донес, исключили из партии, да из аила он уехал, никто с ним не захотел даже разговаривать. Отец сильным был шаманом, очень сильным, знаешь, он не только любую болезнь видел, но и мысли читать мог! Вот смерть свою он тоже знает.
– Это ты перегнул! Никому не известна дата своей смерти, – слегка усмехнулся я.
– Простому человеку это и вправду неизвестно, а вот отец знает! Да что отец, мой дед и прадед, и его дед – все были великие шаманы! И все знали дату смерти, и все умерли в день и час, который назвали.