Завещатель
Шрифт:
Наш гендиректор — Юрий Дмитриевич Синякин — сидел в своем крутящемся кресле из натуральной кожи и сосредоточенно тыкал прямым средним пальцем в клавиатуру компьютера. Остальные пальцы его руки рожками смотрели в разные стороны. Это был солидный старый дядька, с почти седыми, но густыми волосами, умным выражением лица и низким покатым лбом.
— Здравствуйте. Можно?
— А, Воротынцев! Ну, написал? — спросил шеф, банально глядя на меня поверх очков, — Чего, опять про своих готов? И не надоели они тебе еще? Сколько можно?
— Они не мои,
Готы сегодня — это не дикие племена древних германцев. Это молодые люди в черном. Они хотят всем показать, что чернота у них не только снаружи, но и внутри. Корни готической эстетики — в средневековье, в сумрачных временах чумных эпидемий и кровавого разгула инквизиции. Именно оттуда современные готы одолжили загадочную бледность, черные одежды и непонятное для остальных поклонение перед смертью. Мой шеф не любил готов. Но терпел, отдавая дань молодежной моде и новому веку.
— Ты это оставь, знаю я ваши выходки, — продолжил распинаться шеф. — Распустили вас тут. Вот попробовал бы я в свое время так начальству хамить, меня бы вмиг, — шеф сделал выразительный жест рукой, — и нет меня!
— Так и меня вы можете вмиг! — вяло огрызнулся я, — уволите и все. Или предложите уйти.
— Могу, конечно. А работать-то, кто будет? Эти детишки? Да им еще пилить и пилить. Да и не хотят они ничего. Вот ты объясни, эти готы твои, — на шефа вдруг напало болтливое настроение, — они в черную кожу одеваются, рожи себе размалевывают, как вокзальные бляди, ботинки носят эти дурацкие, волосы чем-то красят… Там еще эти как их… Эмо! Парни на девок похожи… или на пидеров… Или они и есть — пидоры? Девки как мужики выглядят… Зачем это им надо? Ведь и бьют их по черному, и милиция их таскает, так зачем?
— Они любят такой стиль одежды и образ существования, Юрий Дмитрич. У них взгляд такой на мир, что нам с Вами не понять. А человечность у них, несмотря ни на что, присутствует. В этом их жизнь.
— Жизнь? Какая тут может быть к чертовой матери жизнь? Перепихон в подворотне, на кладбищах или по чужим квартирам, музыка эта сатанинская, наркота и побрякушки? Татуировки как у зеков, и эти, серьги-то в разных местах…
— Пирсинг, — напомнил я популярный термин.
— Во-во, пирсинг! — обрадовался Митрич. — Тут и СПИД подцепить недолго, да и вообще негигиенично. Зачем? Ты вот молодой, так расскажи мне, старику.
— Ну, не очень-то я уже молодой. Да и вы не старик.
— Сколько тебе стукнуло-то давеча?
— Тридцать три, — буркнул я.
— Ну, вот. Как у Христа. А мне вот шестьдесят без малого. Разница? Ладно, иди уж. Посмотрю твой материал, а если надо, поправлю там кое-что, и отдаем заказчику, может ему и понравится твой бред… Но вообще…
— Да, Юрий Дмитрич?
— Неправильно ты живешь, вот что! Не умно. Не так надо.
Вернувшись к себе, я несколько минут сидел, мутно разглядывая монитор. По экрану вяло ползали какие-то черви. Пора бы уже сменит скринсейвер, а то этот уже порядком надоел. Черт! Все меня задолбали своими правилами! Ненавижу! Не хочу поступать как кому-то это надо, хочу поступать так, как хочу сам. А зачем тогда жить, если все идет по плану? Не знаю, что и делать — я пока что не зомби, и если люблю уходить от реальности, это еще не означает, что я идиот. Или означает?
Все еще под впечатлением от беседы шефом, посмотрел, как за окном облетают листья с канадского клена. Для полной красоты картины можно сказать еще и так: освещаемый мощными фонарями забытый Богом старый скверик Москвы, погруженный в мокрый холод осеннего вечера. Поздняя осень, дождь, осыпающиеся листья, не сулящие ничего хорошего кроме ожидания холодов, респираторных инфекций и коротких серых дней.
Насмотревшись вдоволь на эту «веселую» картину, быстро запер свою комнату, вышел на улицу и поехал за Анжелкой. Сначала я думал приехать к ней молча, но все-таки решил подстраховаться — взял телефон и позвонил.
10. Ольга
…телефон звонил. Придя в себя после тяжелого дневного сна, я поняла, что бессовестно уснула, и лежу одна, дома, а Димка давно уже ушел, пожелав меня не будить, видимо.
Телефон звонил. Таймер показывал время — 17:23. Значит, спала я часа полтора.
«Стыд какой!» — подумала я во второй раз, а для себя решила, что если потороплюсь, то успею еще и в книжный, и в больницу.
«Кто ж там такой настойчивый?» — недовольно думала я о телефоне, который и не собирался умолкать.
— Да? — спросила я в трубку.
— Ну, и здорова же ты спать, засоня! — звонил Димка, — я тебе уже полчаса как звоню!
— Это ты преувеличиваешь, — вяло парировала я, — минуты три, не больше.
Приснится же такая чушь! Линии пропали на руке! Макса Фрая надо меньше читать.
— Все равно — хорошо! Ты как? Извини, что я ушел, не разбудив тебя…
— Забила! Ты сегодня в ударе был. Имеешь право.
— Что у тебя с часами? — не отставал мой молчел.
— С какими часами? А что с часами? — глупо спросила я, — ничего с часами…
— Вот в том-то и дело, что ничего. Эти твои реликтовые часы идут!
Я воззрилась на часы. Они показывали «без четырех двенадцать».
— Как это — идут? Да они стоят уже много лет! Это дедовские часы. Он их из Германии после войны привез. Спер наверно где-нибудь. Говорил — «трофейные»! От них и ключи-то потерянны давным-давно.
— Ничего не знаю. Когда я уходил, стрелка дернулась!
«Так, понятно. С Димкой мне почему-то придется расстаться. И чего он такого удумал интересно? Он что-то замыслил против меня. Что-то опасное мне.»
Часы не врут. Дедовы часы моей бабушки…
— Может от сотрясения? — пыталась я объяснить ему необъяснимое и странное для него поведение часов — ты ходил, топал, хлопал дверью.
— Кончай чепуху молоть! Я не топал! Я тебя разбудить боялся, сонная ты наша! Ладно, со своими барабашками сама разбирайся, я вот чего звоню. У тебя моей записной книжки случайно нет?