Шрифт:
Серёге и Юльке,
и Михаилу Сергеичу
"…Сердце кровоточит — пробито шрапнелью. Кто-нибудь?! — перетяните рану жгутом колючей проволоки! Я хочу жить! Мне рано умирать: я не задушил ещё и сотни вражеских младенцев. И не смотрите на меня взглядом обманутой тёщи — я не клялся в любви нафталину, я берёг свой брак от моли разрушительных
— Ну, как? — он всегда внимательно следил за реакцией жены и по возможности бессовестно пользовался её прекрасным недостатком — неумением лгать.
Она напряглась, и губы её зашевелились в поиске безболезненных слов. Не нашла, расстроилась:
— Хуже некуда.
Он заранее знал, что не услышит иного ответа. Кивнул, выделил текст и удалил без сожаления.
— Нам НУЖНО завести ребёнка, — тон её был суров и категоричен настолько, что он вспомнил их знакомство на Денебе-8: та ещё была заварушка — трое суток термоядерных бомбардировок… ветхое убежище… любовь в переполненной взглядами бараке…
Почти ничего не меняя, он описал события тех дней — и первый тираж размели за неделю.
— Ребёнка? Дорогая, ты же знаешь: мы не можем себе этого позволить, у нас нет времени на всякие глупости. Просто совершенно нет времени! — он взмахнул рукой и сшиб на пол пепельницу. — Работы непочатый край!
— Если ты о своей новой книге, то за те два года, что мы здесь торчим, ты не написал ни единой стоящей строки.
Он отвернулся, он наглухо закупорил мизинцами уши — знал отвратительное достоинство супруги: всегда говорить только правду.
Не смолчала и сейчас:
— Зато обрати внимание: в последнем абзаце дважды упоминались дети.
— Ты думаешь?..
— Да, милый, время пришло.
Ужин при свечах. Салфетки и фарфор. Кровавь вина в хрустале бокалов. Свинокролик, нашпигованный трюфелями, тает во рту хрустящей корочкой.
Чёрные простыни и снежное тело жены.
Он взлетал и падал, трансформируя пищу в белок и энергию, потенциал в движение; он изливался водопадом и шептал стихи. Она же расписывала ногтями пергамент его мускулистых лопаток, как тогда, в концлагере на Венере, когда их приняли за мёртвых, и они наслаждались ослепительным сексом в яме, заваленной трупами из газовых камер, и если бы их гнёздышко не залили кислотой, кто знает… …рассвет озолотил вот уже семь лет как неизменную причёску её парика (оскальпирована ещё на Титане, она даже хотела свести счёты с жизнью, но он не позволил: прищемил острые когти смерти эргономичным прикладом плазмогана, попутно перестреляв две трети охраны борделя и ту тварь, что продала его невесту в рабство).
Кофе в постель, что может быть романтичней? И он размяк:
— Да, милая, пожалуй ты права.
Она улыбнулась и отворила тяжёлую дверцу сейфа (готический шрам гравировки на броне кокетливо блеснул единственным словом — "Детская"). Она осторожно извлекла завёрнутое в пелёнки-распашонки тельце.
Он внезапно растерял всю свою уверенность:
— Ему так безопасно там… Ты думаешь, стоит?
— Да, — миниатюрный ключик легко вошёл в пупок малыша: щёлк! — пол-оборота — и сын взмахнул ручками и надул потешный слюнявый пузырь…
— Наш зайчик… Правда, прелесть? А ты не хотел! Запомни: мальчику необходимо задавать темп сердцебиения, каждое утро, до совершеннолетия. — Она светилась изнутри: дуга в пять тысяч вольт, разве можно выразить свои чувства ярче?
— Милый?!
Он тут же настроил систему очистки фотоэлементов на подачу капель постоянного диаметра с объёмным расходом в триста граммов за минуту, так он плакал от счастья…
— Попробуй сам, — ключик дрогнул в её тонких пальцах.
…на второй сотне витков малыш, последняя модель от "Дженерал Моторс", открыл глаза и чётко пролепетал:
— Папа!
И только ради этого стоило завести ребёнка.
Пусть даже на пол-оборота.