Завидное чувство Веры Стениной
Шрифт:
Любовь к Серёге, а после его смерть научили Верину зависть затихать — на долгие месяцы. Так можно было жить.
А потом всё, конечно, возвращалось.
Вера достала телефон из-под подушки. В детстве она прятала под подушкой свои самые главные сокровища: немецкого пупсика, морские камушки (на самом деле — зализанные морем кусочки стекла, похожие на монпансье) из Лазаревского, конверт с вырезанными из журнала «Работница» рецептами тортов, которые так никогда и не испекла. А маленькая Юлька засыпала с карамелькой за щекой — её мама часто брала ночные дежурства, она была сестрой в реанимации. Оставляла Юльку с братом, и тот, чтобы «мелкая не орала», ставил рядом с кроваткой полную вазочку карамели. Должно быть, поэтому зубы
Лара вышла из комнаты — в пижаме, нечёсаная — и прямиком в кухню. На дверце холодильника уже третий месяц висела приклеенная Верой записка: «Хочешь есть? Иди спать!», но на дочь это не действовало. Она была вначале пухленькой, а теперь уже толстой, раскормленной.
Дрель завелась по новой. Вера включила мобильник.
Копипаста действительно не отвечала — Евгения говорила правду. Да и с чего бы ей врать? Сидит сейчас и ждёт, что приедет тётя Вера Стенина, разведёт тучи руками и решит все проблемы. Наверняка ерунда какая-то случилась — Евгения вечно преувеличивает, и слёзы у неё всегда близко, как и у Юльки.
А холодно-то как сегодня… Грабарь за окном! Брейгель! Константин Васильев!
Глава вторая
Я любил свою темницу, потому что я сам её выбрал.
Летучая мышь ходила кругами — вот ведь тварь рукокрылая! И тоже — раскормленная. Вера ещё раз набрала Юлькин номер, но на этот раз телефон оказался выключен.
Лара прошлёпала обратно в свою комнату — с банкой мёда и нарезанным батоном. Через секунду там победно завопил телевизор.
…Дружба — не любовь, её свернуть труднее — связующие нити торчат и лезут отовсюду, как в бракованных швейных изделиях, которые стали продавать в последние годы даже в дорогих магазинах. Мышь долгие годы нашёптывала Вере, что лучше бы им с Юлькой не видеться. Впрочем, однажды Копипаста сама отошла в сторону на целый месяц.
На втором курсе университета Вера Стенина, изучая историю искусства в теории, попала в компанию художников на практике. Совершенно случайно попала — кто-то привёл, познакомил, в юности это легко. Художников было пятеро, все в самом опасном возрасте — около тридцати.
О славе мечтал в этой компании каждый, о деньгах — четверо, а жить вне искусства не могли только двое. Вадим и Боря. Ростом Вадим был выше всех, кого знала Вера Стенина, — макушка парила под самым потолком. Блондин, румяные щеки, тёмная щетина — он редко брился, говорил, что бережёт кожу. Терпеть не мог, если кто-то был выше его — такие изредка, но всё же встречались. Забавно, что этот взрослый дяденька, как младенец, поглядывал на руки, когда речь заходила о том, где право, где лево — видимо, мама научила его определять это по мизинцам и он до сих пор нуждался в подсказке. Боря выглядел моложе и своих, и не своих лет — бывают такие вечные мальчики, которым даже в тридцать лет отказываются продавать сигареты. Девушкам Боря нравился, выглядел безопасно, будил материнские инстинкты — ему, возможно, хотелось бы пробуждать другие, но тут уж кому что дано. Боря любил деньги, и это его спасло. Своевременное формирование финансового рефлекса — гарантия того, что человек покинет опасный мир богемы вовремя. Вадим был равнодушен и к зелёным, и к деревянным — все деньги одинаково быстро превращались в краски, хлеб, вино… Ещё и девушки постоянно просили купить то одно, то другое — в магазинах тогда уже свободно продавались итальянская косметика «Pupa», бельё с цветным кружевом, сумки, собранные из кожаных клочков.
Вадим обожал Брейгеля, тогда как Боря молился на Пикассо. Между
Вера была увлечена новой компанией всецело. В юные годы так часто происходит: выбирается образ жизни, сообщество людей, группа единомышленников. И там, внутри этой группы, всегда находится кто-то самый яркий, в кого девочки неизбежно и неудачно влюбляются. Сейчас на общем фоне выделялся, конечно, Вадим. Первым из всех ему удалось получить собственную мастерскую, где теперь околачивались все пятеро плюс девушки. Вадим просил не приходить по вторникам и пятницам — в эти дни он работал. Однажды Вера шла мимо мастерской с Борей и заметила, что спутник её смотрит на окна Вадима, как любовник — на неверную женщину.
— Работает, прямо сейчас! — Боря сказал это с такой тоской, что Вера пожалела его так же отчаянно, как жалела до той поры только себя. Поэтому и пошла в тот вечер к нему домой, в съёмную комнату. Это была даже не комната, а какой-то занорыш со сломанной тахтой — и от Веры с Борей получилось так много шума, жара, звуков и запахов, что можно было задохнуться. Боря жалобно покрикивал в процессе — ни дать ни взять голодная чайка — и на его крики (редкие, по всей видимости, в этом пейзаже) откликнулась соседка.
— Борис, с вами всё нормально? — встревоженно спрашивала она из-под двери, а потом ещё долго стучала в неё согнутым пальцем. Борина голова лежала на груди Стениной, и оба они, честно сказать, походили в тот момент на два трупа, сброшенных в угол прозекторской.
Как художник Боря был значительно интереснее. Вера упивалась его картинами. Шизофреническое внимание к деталям. Ни одной случайной — или же излишней — линии. Свет и цвет на равных. И, главное — бешеная мощь, сила, энергия! Всё забрали эти картины, ничего не осталось художнику для жизни.
— Надо же… какой тестостеронный… — проронила на его первой выставке заезжая критикесса.
Вскоре Борю заметили, он перебрался в Москву и не потерялся — хотя там и без него хватало художников. Сейчас он пишет очень специфические картины и, согласно договору с агентом, не имеет права менять свой стиль.
Однако личная драма Стениной была связана не с Борей, а с Вадимом. Хотя без упоминаний о Боре здесь всё равно не обойтись.
После криков чайки Вера с Борей избегали друг друга, ни о каком продолжении не могло быть и речи. Боря стал больше работать, снял какой-то подвал под мастерскую — к нему приходили туда и друзья, и натурщики. Ещё год — и начал готовиться к выставке. Остальные трое живописцев на тот момент времени тратили все свои силы на то, чтобы завидовать Боре и Вадиму. Для творчества оставались такие ничтожные крохи, что их было проще не замечать. Сами отомрут.
И всё же компания держалась. Зависть нуждается в постоянном окормлении, она всё оправдывает и покрывает — прямо как любовь у апостола Павла. Девушки, вино, пепельницы, набитые окурками (одна из них — металлический сапог — до сих пор стоит у Веры Стениной перед глазами как живая)… Сегодня идём в подвал к Борьке или в мастерскую к Вадиму — лишь в этом был вопрос.
Однажды Вера привела с собой Юльку Калинину.
Чувствовала — нельзя этого делать! Вадим выделял Веру словно любимую краску, искал взглядом — едва только толпа вырастала на пороге. Он был скуповат на цвета, считал белёсость признаком породы и заявлял, что самые красивые женщины живут в Скандинавии. Вера была его типа, к тому же она освоила красную помаду и носила чёрный берет, — иногда даже не снимала его специально в мастерской, видела, как любуется ею Вадим. Она никогда в жизни не была такой хорошенькой, как в ту зиму.