Шрифт:
Дни стали заметно длиннее. Ласковое солнце наконец пробилось сквозь низкие свинцовые тучи и щедро дарило своё тепло пробуждающемуся миру. Изменилось и небо, оно стало выше и ярче, лишь изредка подергиваясь перистыми облаками, предвестниками перемен. Пришла весна!
Нагрянула она и в лиственный лес недалеко от посёлка с милым сердцу названием «Берёзки». Распустились почки, а вскоре и цветы, птицы затянули свои звонкие трели.
Заботливая мамаша трясогузка уже почти-что две недели высиживала кладку в своём уютном гнёздышке. Вскоре из пяти отложенных ей белых яиц в тёмно-серую точку вылупился первый птенчик. Он был таким забавным, ещё совсем голенький с нежной розовой кожицей, огромными глазами и широким желтым клювом, мама-трясогузка невольно умилилась. Не успев ещё полностью вылезти из расколотой скорлупки, птенец жалобно запищал, требуя корма. И началась суета! Мама и папа трясогузки только и успевали собирать да приносить малышу жирных гусениц и других мелких насекомых. Но с каждым их прилётом число оставшихся в гнёздышке яиц уменьшалось. Ни то сорока повадилась их воровать, ни то другая какая хищная птица или зверь лесной, но в итоге остался там только один птенец, вылупившийся первым.
Убитые горем трясогузки с ещё большим рвением стали оберегать и кормить своего единственного желторотика, а он неустанно пищал, требуя еды.
Пока родители добывали ему пропитание, птенец понемногу стал осматриваться. Вокруг обнаружилось множество гнёзд с самыми разными обитателями. Были здесь и ярко-жёлтые иволги с чёрными крыльями, то и дело издающие свой чистый флейтовый свист «фю-тиу-лиу»; и красавцы снегири в чёрных шапочках с алыми грудками, уныло насвистывающие своё «фю-фью»; и крупные сойки голубыми в чёрную полоску «погонами» на плечах, беспокойно скрежещущие что-то, подражая другим птицам; и весело галдящие воробьи, и синицы.
Гнездо последних располагалось ближе всех к отчему дому трясогузок. Пухлая желтая соседка смотрела на птенца трясогузки да как чирикнет ему:
– Ну и проглот же ты, желторотик. Мои детки тоже вечно голодные, но и то менее требовательны чем ты. Совсем родителей загонял, а ведь ты у них всего один.
– Зато я вырасту самым большим, тётушка синица, – гордо ответил ей птенец.
– Разве ж в этом счастье? – пискнула та.
– А в чём же тогда? – удивился малыш.
– Счастье в большой и дружной семье! – радостно сообщила соседка. – Вот как у нас, синица – это ведь только фамилия! А имя и внешний вид могут быть самыми разные. Я, например, большая синица, самая часто встречающаяся. Видишь, какая у меня чёрная шапочка и галстук, а тельце жёлтое, красота! Наш подвид поёт аж девять месяцев в году, этим редко кто похвастаться может. Правда, муж мой забияка редкостный, но зато мы с детьми всегда сыты. Есть у меня двоюродные сёстры – лазоревки. Мы с ними похожи, только сестрицы помельче и шапочки у них лазоревые – сине-голубого цвета, из-за них то нас и назвали синицами. Лазоревки скромницы и тихони, живут с нами дружно, а мы, большие и сильные, защищаем их, в одну стайку сбиваемся. Ещё есть синица-московка. Вообще-то её сначала «масковкой» звали, от слова «маска», потому, что её чёрная шапочка прикрывает по самые щёчки, как маска, а на затылке белое пятнышко светится. Но потом букву «А» заменили на «О», так сестрица и обзавелась московской пропиской. Много нас – синиц – разных, всех и не перечтёшь. Синь-синь, – и она вспорхнула из гнезда, полетела деткам за обедом.
Конец ознакомительного фрагмента.