Завистников черные песни

Пантелеев Ярослав

– Кроты- заговорил вдруг Радужный и тут же осекся. Говорить с машинистом о кротах было бессмысленно, так как он очевидно другую революцию имел ввиду. Но все же продолжил – Кроты что-то замышляют. На левой фронте говорят, что они хотят очернить священные писания.

Машинист ушел в себя. Закрыл свой красные, слезившиеся гноем мертвые глаза, и начал сопеть, как старый больной пес. Радужный испугался. Хотел было уже уйти, но машинист вдруг вышел из этого состояния. И медленно, подойдя к печатной машинке, вытащил лист на котором был напечатано какое-то письмо. Оно было изжевано временем, но в нем еще был стиль, и слова были весьма

разборчивы.

Радужный, не спеша, и почти не напрягаясь начал читать. Но по процессу времени написанное привадило его в шоковое состояние. Прочел, и посмотрел на машиниста осоловелыми глазами.

– И это все?

– Да – безразлично ответил машинист.

Где-то в теле Радужного еще булькал чай, но мысли отдавали звучным эхом шока в голове.

–Значит, победа? – изумленно спросил через какое-то время Радужный.

–Значит, победа- так же равнодушно ответил машинист

– Что-то мне от этого совершенно не радостно – пожаловался товарищ

Машинист кивнул, высоко запрокинув свою голову …

Баррикада лопнула:все покрылось инеем и тишиной. Все вокруг онемело, замолчало навсегда. Только русское поле, пело своими колосьями, какую-то странную потустороннюю песню. Бывший Товарищ Радужный шел по полю, утопая в внешнем беззвучии, он шел на свет костров за горизонтом. Бывший Товарищ Радужный шел к бывшему Павшему Императору, который снова был жив…

Он знает. Император выслушает его. Уставшего, больного, голодного солдата. Услышит и даст хлеб и надежду. Бывшего солдата, бывшего Товарища, он выслушает и даст опору. Он не может иначе ведь он добр и всемогущ. А главное добр. И всемогуще добр.

Ранние стихи

Поезд

Поезд. Медленно ползет,

Незаметно дни проходят,

И куда часы уходят?

Ну, а поезд все идет.

В поезде есть пассажиры

Дамы с тонкими ногами, и румяными щеками,

Без помады или с,

В платьях сотканных из звезд,

Из тончайших цветом грез.

Смотря в полночь в свои окна,

На песчаные холмы,

Так же едут там кавалеры,

И вальты и тузы,

Едут в странном одеянье.

Перчатки с кружевами,

Костюмы с золотыми орденами,

Смотря в окна томно на песчаные холмы.

Но дорога камениста, хоть и вовсе не бугриста,

Рельсы и шпал на ней не видно,

Но что -то там стучит вблизи.

Смерть поэта

Поэта смерть настигла рано.

Оковы спали, странно стало все.

Он мог бы жить,

Как все.

Выпивать, гулять, писать

Любить вино, утрами погибать

Смеяться меховым смехом,

Быть счастливым человеком иль несчастливым- все одно?

Он жил бы.

И играл словами,

Печаль мою, превозмогая

Лепил бы смыслы из песков.

И оставил отпечаток на седину

Голодных волн.

Экспромт»

Никогда не поверю,

Что вопросы решают

Взмахи женских ресниц.

Я не верю шинелям,

И не верь церквям,

Там, где люди скрывают

Одеянием сердца,

Там, где гибнут дела не доведенные до конца,

Звук тоски раздаются из медных часов,

Может быть те часы, розданы нам на годы.

Ранние рассказы

Часы веры

Маленькие люди чувствуют лучше разницу между жизнью и смертью. С возрастом у людей пропадает та чувствительность души и они уже слабо различают, где правда, а где ложь.

Когда

я был маленьким человеком, не ложился спать до ночи, тихо лежа на кроватке в своей комнатке, стараясь не дышать слушал звуков часов в маминой комнате. Часы в маминой комнате не были теми часами, которые, вы, случайные читатели этой записи могли приставить. Это не были старинные часы с кукушкой, которая строго отсчитывает каждый час. Это не были механические часы с маятником. Эти часы так же не походили на классические круглые стрелочные часы. Эти часы не обладали цифровым экранам, как у электронных часах, и в этих часах не было песка как в старинных часах древних фараонов, ныне же использующихся в санаториях или в больницах с целью засечь ту минуту, отведенную на процедуру. Нет. Это были иные часы.

Внешне они напоминали Луну. Такую луну, что рисуют в альбомах художники-футуристы. Очень странную луну. Это Луна ни была ни блином, ни сырной планетой, словом той Луной, которую мы видим, смотря в ночное, ясное небо. Скорее мамины часы походили на такое разноцветное блюдце. Расписанное цветами, всеми цветами радуги. А в центре блюдца было выцарапана надписью Луна. От этой надписи исходили в разные стороны лучи, нежно- серебристого цвета, отдаленно напоминающие стрелки обычных часов. Только вот эти стрелки не стучали, и не проявляли признаков жизни. А просто исходили из блюдца. И летели вверх, сочась куда-то в потолок нашего домика, жидким дымом. Хотя, не дымом.Стрелки эти не были дымом. Они не были просто светом. Эти стрелки не были стрелками. Просто они были. И это тогда казалось совершенно нормальным явлением. Просто быть. Существовать без какой- либо формы и надобности.

Сейчас, уже став относительно взрослым, я считаю эти часы, частью моего детского больного воображения, тогда же они были насколько же реальные, как моя нога. Днем часы стояли около окна в маминой комнате, и отражали, как лупой падающие косые лучи солнца. Они молчали, как обычное мертвое блюдце молчит в буфете. Но ночью часы пели. Пели, как поют сверчки в поле. Пели ровно до двух часов ночи. А потом замолкали.

Казалось, только я мог слышать эти звуки. Когда в первый раз я услышал этот меланхоличный сверчковый треск? Я это- точно не помню, но знаю что значительную часть своего детства, я слышал их очень отчетливо.

Слышала ли мама эти звуки? Не знаю. Думаю, что нет. Потому что, когда я спрашивал у нее на прямую о часах, она упорно отмалчивалась и делала вид ( а может и не делала), что не понимает о чем я.

В одну из ночей, когда я ясно услышал пение часов. Я встал с кровати, подошел вплотную к двери, и на вострил свои уши. Мне четко слышалось звуки "чирк- чирк". Звучали они не громко, но и не тихо. Если можно так выразится приглушенно звонко. Через полторы минуты я решился выйти из комнаты.

В коридоре было темно, что логично, и на удивление жарко. Я на цепочках подошел вплотную к двери маминой комнаты. Звуки стали чуть- чуть приглушеннее чем раньше. Когда я посмотрел в щелку двери, то увидел закутанную в одеяло маму. А около окна эти блюдце- часы. Эти стрелки нежно- серебристого цвета сочились вверх, образовывая на потолке маминой комнаты своеобразный туман. Этот туман сочился с потолка и расходился по всей комнате. Цвета он был такого же как и стрелки.Красиво. Искренно говорю, что это было очень красиво.Туман напоминал серебристое поло облачко, поло тучку. Очень нежную и красивую тучку.