Завтра утром
Шрифт:
Однажды Лирой Шевалье сломал кому-то о голову бильярдный кий, еще раз его арестовали за то, что он коваными сапогами сломал нос и ключицу своей тогдашней девушке, затем его поймали при попытке изнасилования четырнадцатилетней девочки, племянницы очередной бывшей подружки. И каждый раз он выходил сухим из воды, отделываясь небольшими сроками.
Шевалье был злобным и жестоким мерзавцем, который заслуживал смертного приговора за убийство Кэрол Лежиттель и ее детей. Но судья и присяжные сошлись на том, чтобы он получил три пожизненных
На суде адвокат Шевалье пытался исказить факты, настаивал, что виновен биологический отец детей, Стивен, известный пристрастием к кокаину и драчливостью. Хотя у Стивена, собственно, не было алиби — просто старый друг утверждал, что они тогда вместе охотились, — улики слишком неопровержимо указывали на Лироя Шевалье.
А младший сын Кэрол, Джоуи, выживший после серьезных травм, которые на несколько недель отправили его на больничную койку, неопровержимо свидетельствовал против бойфренда матери. Давая показания в суде, Джоуи казался потрясенным, боялся взглянуть на Шевалье в течение всего процесса, а иногда так тихо шептал, что судье Рональду Жилетту приходилось просить парня повторять ответы.
Показания Джоуи Лежиттеля и Кена Стерна заставили замолчать весь зал суда. Вместе с прошлыми грехами Шевалье, многие из которых были задокументированы и озвучены в суде, и уликами с места преступления, в том числе окровавленным отпечатком рабочего ботинка Ше-ватье, они решили судьбу ублюдка.
Но тест на ДНК доказал обратное.
Ну, не то чтобы доказал, но посеял серьезные сомнения. Которых хватило, чтобы выпустить это чудовище.
Серьезные сомнения, твою мать!
И зачем сейчас, когда ему простили убийства, Шевалье стал бы буйствовать, дразнить полицию, чтобы его опять схватили? Нелогично.
Рид слушал, как ветер шумит ветвями за окном, и думал, удалось ли заснуть Никки по ту сторону двери. Он решил бьыо проверить, но передумал. Незачем лишний раз себя искушать.
Где я?
Симона открыла глаза. Она спала, ., или ее усыпили… и что-то давит на нее, какая-то тяжесть на груди. Неприятно, и воздуха не хватает. Этот ночной кошмар настолько реальный… и тут она поняла, что вообще не спала. Она была в обмороке. В гробу вместе с трупом.
О господи… Сознание уходило и возвращалось, она боролась, искала выход, но труп под нею, тесное пространство и отсутствие воздуха сводили с ума.
Завизжав, она вздрогнула: звук вернулся обратно, словно разом завопил миллион сумасшедших. Показалось, как что-то зашевелилось под шеей, она снова закричала, и крик вновь и вновь отразился в ее мозгу.
Надежды нет. Выхода нет. Под нею что-то чавкнуло. Кости скребли по обнаженной коже, и ее мозг распался на тысячу болезненных осколков. В голове мелькнула мысль об Эндрю.
Где-то далеко, в той темноте, куда ушла ее душа, она понимала, что сейчас умрет. То, что осталось от рационального мышления, съежилось при мысли о мертвом теле внизу, об острых ребрах и бесплотных пальцах, которые царапали ее. Дрожа, она почувствовала, что омерзительная скользкая ткань прилипла к коже, запуталась в волосах.
Из глаз хлынули слезы. Она закашлялась и тщетно попыталась вдохнуть столько воздуха, сколько было нужно ее измученным легким. Слабо стучала по стенкам гроба; воздух убывал.
Остатками сознания она поняла, что обречена.
Умереть вот так.
Жутко.
Она снова подумала об Эндрю и издала последний мучительный вопль.
Запах кофе и тявканье пробудили Никки от тяжелого сна, полного кошмаров. Тупая боль пульсировала в глазах, грудь придавило, будто наковальней. Просто ей плохо спалось, вот и все.
Она открыла глаза. О господи, Симона исчезла. А в гостиной Пирс Рид… и это не кошмар. Пес — это Микадо. Она отбросила одеяло, сходила в туалет и умылась. Выглядела она ужасно. Под глазами расплылись черные пятна туши, а волосы спутались еще больше, чем всегда. И сейчас ничего с этим не поделаешь.
Она завязала волосы в хвост, почистила лицо скрабом, натянула брюки цвета хаки и вязаный топ. Затем открыла дверь, и на нее тут же набросился Микадо.
— Ну, как ты? — спросила она, почесав его за ушами.
— Не рад тебя видеть, — саркастически заметил Рид. Пес принялся носиться как бешеный вокруг кофейного столика, а Дженнингс с подлинно кошачьим презрением наблюдал с книжного шкафа за неуправляемым белым торнадо.
Наконец Никки поймала собачку, за что ее немедленно с энтузиазмом облизали.
— Успокойся ты, — сказала она, невольно захихикав.
— Кофе? — Рид налил из кофейника большую кружку кофе, который, очевидно, сварил сам. Подбородок покрывала темная щетина, волосы были взъерошены, из брюк торчала рубашка, и он был босой, но, обернувшись к ней через плечо, все равно выглядел чертовски сексуально. — Без сливок?
— Сегодня да. И чем крепче, тем лучше. — Она вспомнила, что выпила вина больше нормы, целовалась с ним на кушетке и вообще несколько часов назад чуть не переспала с ним. Сейчас, при свете дня, все это казалось глупостью. Она поставила виляющего хвостом Микадо на пол, и тот немедленно отправился на кухню, чтобы проверить пустые миски Дженнингса.
— Не дай ему себя обмануть. Я его уже кормил и выводил для утреннего ритуала.
— И кофе сварил?
— Продуктивность — мое второе имя. — Он протянул дымящуюся кружку, и она с благодарностью ее приняла.
— Да? Тогда трепещи, Рид, я знаю твой секрет, — сказала Никки, дуя на чашку.
Он поднял бровь, молча призывая ее продолжать, прислонился к стойке и отхлебнул из щербатой чашки, которую она несколько лет назад купила на распродаже.
— Вечером — крутой детектив, утром — домашняя богиня.