Завтра война
Шрифт:
На минутку он представил себе, как это будет выглядеть – посреди безжизненной-то лавы.
И еще вопрос, сколько и каких веток нужно принести и чем их крепить, чтобы сделать серебристую стойку шасси похожей на что-то растительное, природное. На ствол какой-нибудь. Пометом диких носорогов обмазать со всех сторон для правдоподобия?
Он достал еще одну сигарету. Все равно надолго тех десяти пачек, что он захватил с собой в рюкзачке, не хватит. Так нужно наслаждаться – пока есть чем. А там может удастся что-нибудь табачное прикупить
Мысли конструктора тем временем снова возвратились к останкам истребителя.
«Ну ладно, черт с ним с креслом. А со стойкой что? Тоже кустами обсадить?» – с издевкой спросил себя Эстерсон.
Эстерсон критично оглядел свое хозяйство и пришел к неутешительному выводу. Вариантов было ровно два.
Первый: сматываться отсюда подобру-поздорову, позабыв о кресле и стойке шасси и понадеявшись, что взгляд поисковой группы никогда не упадет на данный конкретный участок побережья. Ведь они тоже не всеведущи и не всевидящи!
Второй: разыскать в лесу сирхов и попытаться войти с ними в контакт (все равно рано или поздно контактировать придется!). А потом заставить (или уговорить) сирхов дотащить стойку и кресло до леса. Эстерсон был уверен: пять—семь сирхов ему в подмогу, и они не то что до леса, а до большой земли все барахло доволокут!
«Допустим, мы выбрали вариант два. И где же сирхи, которых нужно подкупать и шантажировать?» – Эстерсон вынул из рюкзачка бинокль и принялся рекогносцировать местность.
Никаких следов разумной жизни на полуострове с первого взгляда не обнаруживалось. С большой степенью вероятности можно было утверждать, что сирхи здесь вообще не живут.
«Их можно понять. С такими соседями в пучине… – подумал он. – А если они живут где-то там, значительно севернее, то на все эти контакты у меня уйдет столько драгоценного времени, что „вариант два“ станет равносилен „варианту один“, то есть бегству. В таком случае, почему бы сразу не приступить к осуществлению „варианта один“?»
Эстерсон был человеком логики и дисциплины. Уж если он приходил к умозаключению, то тут же начинал воплощать его в жизнь.
Он быстро упаковал рюкзачок, оставив на поверхности лишь нож. Затем перешнуровал ботинки и выкурил еще одну сигарету – напоследок, для взбодрения.
Оставалось только обрезать стропы парашютов, свернуть шелковые купола и спрятать их в лесу.
По-хорошему, нужно было с парашютов начинать. Ибо, в отличие от кресла, не заметить оранжевые купола при помощи хорошей оптики прямо с орбиты можно было, только пребывая в той стадии алкогольного опьянения, в какой представителям человеческого рода уже отказывает способность к прямохождению.
Эстерсон занес было нож, чтобы перерезать первый прочнейший, тончайший шнур стропы, как его взгляд упал на две извилистые борозды в песке, припорошившем местами лаву по воле крепкого ветра. Эти борозды были не очень длинными, но оставило их, без всякого сомнения… кресло!
С минуту Эстерсон флегматично разглядывал борозды. Как вдруг его осенило.
– Я идиот! – воскликнул он. – Ни на что не годный, старый кретин! На месте генерала Родригеса я бы выгнал этого Эстерсона без выходного пособия за крайнюю закоснелость мышления…
Только теперь до него дошло: кресло тянули за собой парашюты, когда их наполнял сильный юго-восточный ветер.
Он наполнял их нечасто, поскольку некому было ориентировать парашюты (служившие в данном случае полным аналогом паруса) в нужном направлении, а сами они ориентироваться не желали. Парашюты то набирали свежего ветра, то безвольно сникали до самой земли.
«А ведь спасительный лес на северо-западе! Таким образом выходит, что океанский ветер – мой верный союзник! И если я буду следить за тем, чтобы паруса были все время наполнены, за каких-то три часа мы доползем до укрытия!» – подумал Эстерсон.
Сказано – сделано.
Он взобрался в кресло и по возможности крепко схватился за стропы – ни дать ни взять жокей, заправляющий беговой бричкой. Оставалось только крикнуть «Поехали!».
Не все шло гладко.
Три раза ветер практически полностью стихал или сменялся на северный. И тогда Эстерсону ничего не оставалось, как сидеть рядом с креслом и ждать.
И все-таки ему везло! Юго-восточный ветер всегда возвращался…
Кресло ползло, как черепаха, оно двигалось рывками и зигзагами, но все-таки двигалось! И к началу сумерек (которые показались Эстерсону очень ранними) оно очутилось под деревьями, смахивающими на исполинские фикусы.
Эстерсон уселся в кресло, словно царь на свой изукрашенный алмазами и сапфирами трон, и сделал себе растворимого кофе. Однако обедать не стал.
«Подкреплюсь, когда дотащу до леса стойку шасси. И не раньше!» – решил он в порыве энтузиазма.
Той ночью Эстерсон вообще не сомкнул глаз – привязав парашюты к стойке шасси, он вел свой фантастический корабль с рыжими парусами в сторону черного леса, где ухали ночные птицы и фосфоресцировали в темноте устрашающие, наверняка ядовитые растения, похожие на гигантские грибы-дождевики…
Он заснул на рассвете.
Мышцы Эстерсона ломило от нечеловеческой усталости. Саднили содранные колени. Болел недолеченный на Церере зуб. Ныл лучезапястный сустав. В общем, к утру Эстерсону было легче сказать, что у него еще не болит.
Но удивительное дело! Несмотря на все эти обстоятельства, лицо лежащего на голой земле Эстерсона сияло блаженством.
Он знал: даже если завтра люди «Дитерхази и Родригес» найдут его, они не смогут отнять у него этого первого дня на земле Фелиции – дня суматошного и неуклюжего, но все же такого прекрасного.