Завтрак на руинах

Annotation

Этот роман не является прямым продолжением предыдущего («Се — человек»), а, скорее, исследование той же темы с главным героем, Карлом Глогауэром. Он странствует через время и пространство из «одной депрессивной истории в другую» в поисках внутренней гармонии и свободы от страха.

Примечание:

На русском языке роман издавался в журнале «Art Electronics» с 2002 по 2006 годы (номера с 7 по 26) в переводе Виктора Беньковского.

Майкл Муркок

Глава 1. В испанском саду. 1971: Алый грех

Глава 2. Парижская коммуна. 1871 год: Улыбка

Глава 3. Конфуз на Каффе-Гезелльшафт. Брунсвик, 1883: Злая шутка

Глава 4. Вечеринка в Кейптауне. 1892: Бабочки

Глава 5. Свобода в Гаване. 1898 год:

Глава 6. Лондонская потогонка. 1905: Послание

Глава 7. Калькуттская мошкара. 1911: Бизнес

Глава 8. Спокойные деньки в Танне. 1918: «Мясное ассорти»

Глава 9. Где-то недалеко от Киева. 1920: Проезжая мимо

Глава 10. Нью-Йорк. «Сухой» закон 1929: Познание

Глава 11. Экскурсия по Шанхаю. 1932: Вопросы дипломатии

Глава 12. Воспоминания о Берлине. 1935: Пыль

Глава 13. Вечеринка в Освенциме. 1944: Скрипка

Глава 14. Дорога на Тель-Авив. 1947: Засады

Глава 15. Будапештский набат. 1956: Уход из дома

Глава 16. Лагерь в Кении. 1959: Дым

Глава 17. Прощай, Сон Лон. 1968: Дети

Глава 18. Лондонская жизнь.1990: Город теней

Глава 19. В испанском саду. 1971: Счастливый день

notes

1

2

3

4

Майкл Муркок

ЗАВТРАК НА РУИНАХ

Энгасу Уилсону с величайшим уважением

Глава 1. В испанском саду. 1971: Алый грех

Приток эмигрантов из стран Британского содружества снизился в апреле на 22 процента. В этом году их было 1991, в апреле прошлого года эмиграционные службы зарегистрировали 2560 человек.

«Гардиан» 25 июня 1971 года.

Каждый раз, когда Карла Глогауэра охватывали сомнения, он представлял себе, как возвращается к Дерри и Томсу. Карл закрывает глаза и видит: вот он идет вниз по Кенсингтон-Черч-стрит, залитой летним солнцем, идет, не обращая внимания на лавочки и магазины колониальных товаров. Вот он, наконец, выходит на Хай-стрит. Он проходит мимо первого из трех громадных магазинов, стоящих бок о бок: строгих, вечных и незыблемо изобильных, возносящихся к лондонскому небу. Карл представляет: вот он входит через высокие стеклянные врата второго магазина — магазина Дерри, самой большой и самой величественной из трех цитаделей.

Он идет мимо ярких прилавков, заполненных шляпами, шелками и бумажными цветами. Потом он подходит к лифтам с бронзовыми украшениями в стиле позднего модерна. Лифт уносит его на третий этаж — маленькое путешествие во времени, ибо на третьем этаже царит art deco и пастельные скульптуры в стиле Кунара. Карл стоит и любуется ими в ожидании другого, особого лифта, который унесет его наверх, в рай испанского сада.

Двери лифта раздвигаются, открывая взору нечто вроде маленькой консерватории, в которой стоят две симпатичные леди средних лет. Они приветствуют вновь прибывших и, если нужно, продают им полотенца для чая, почтовые открытки и путеводители. Карл представляет: вот он дает одной из этих леди шиллинг, а затем вступает в испанский сад — мир журчащих фонтанов, ухоженных экзотических растений и цветов. У Карла здесь есть излюбленное место: скамейка около центрального фонтана. Если скамейка занята, Карл некоторое время ходит взад-вперед по саду, дожидаясь, пока она освободится, затем садится, открывает книгу и делает вид, что читает. Стена за его спиной уставлена большими клетками. Иногда эти клетки совершенно пусты, но порой в них живут несколько попугаев, канареек, какаду, райских птиц или других пернатых диковин. Время от времени в саду появляются розовые фламинго; они неуклюже вышагивают среди растений, то и дело заходя в крохотные искусственные потоки. Птицы здесь, как правило, молчаливы, даже мрачны, почти не реагируют на двух леди средних лет, которые норовят подойти к птицам и начать ворковать с ними патетическими голосами, в которых сквозит безнадежность.

Если на улице солнечно и тепло, посетителей в саду немного. Карл просидит на этой скамейке или почти все утро, до ленча, или несколько часов — до вечернего чая, который он выпьет здесь же, в небольшом ресторанчике под застекленной крышей магазина Дерри. Все официантки уже знают его и улыбаются при встрече. В душе они не перестают гадать, что в испанском саду так привлекает хрупкого юношу в потертой твидовой куртке. Карл видит, как их мучает этот вопрос; это доставляет ему удовольствие.

Сам Карл знает, почему ему нравится приходить сюда. Во в сем Лондоне это единственное место, где он может обрести мир, сравнимый с безмятежностью раннего детства, — безмятежность неведения (или «невинности», как он сам предпочитает это называть). Карл родился, когда разразилась война, но ему почему-то кажется, что раннее детство его пришлось на середину тридцатых годов. Лишь позднее Карл придет к пониманию, что эта безмятежность, этот мир не были безмятежностью и миром в прямом смысле слова, но, скорее, ощущением стабильности, вернее, квазистабильности — уникальное порождение уходящего в прошлое среднего класса, неподражаемое искусство выдавать вульгарное за хороший вкус. Несколько таких островков уходящего прошлого сохранились и вне Лондона. Ту же самую атмосферу Карлу довелось обнаружить в чайных садиках Суррея и Сассекса, в пригородных парках Доркинга, Хува и в Хейуордс Хит. Все эти уголки появились в двадцатые-тридцатые годы. Они были созданы тем же средним классом для среднего класса, считавшего удобство в сочетании с приторным изяществом и причудливостью синонимичным понятию «красота». Карл прекрасно понимал, что побуждение, столь часто заставляющее его посещать этот сад под застекленной крышей, свидетельствовало о желании вернуться в детство и в то же время о стремлении уйти от действительности. Карл принимал это в себе. Он даже находил ироническое утешение в том, что по сравнению с коллекционированием детских книг и игрушечных солдатиков посещения испанского сада обходились ему куда дешевле. Уже давно Карл не предпринимал никаких серьезных попыток избавиться от этих неподобающих мужчине привычек. Он был их рабом. В той же мере, в какой был рабом детских страхов своей матери — множества всевозможных страхов, которыми ей удалось заполонить его собственное детство.

Сидя на своем обычном месте теплым июньским днем 1971 года и размышляя о собственном детстве, Карл задался вопросом: а не был ли его небольшой творческий дар следствием полученного им странного воспитания? Ныне многие связывают отклонения от нормы с творческим даром. Возможно, в силу своей чувствительности он был необычайно восприимчив к влиянию своей матери. Не исключено, что подобное влияние и в самом деле могло замедлить развитие его таланта. Карлу не понравился ход его мыслей. Если мыслить в этом направлении и дальше, можно необратимо разрушить очарование этого сада. Карл улыбнулся сам себе и откинулся на спинку скамейки, глубоко вдыхая тяжелый аромат львиного зева и тюльпанов. Карлу всегда казалось, что запах этих цветов погружает его в спасительный туман самообмана — в то, что он сам для себя определял словом «самопознание». Запрокинув голову, Карл смотрел в чистое голубое небо за застекленной крышей. Чуть-чуть фантазии — и шум уличного движения далеко внизу превращается в жужжание насекомых летом в саду на природе. Где-нибудь в саду, в сельской местности, давным-давно…

Карл еще больше откинулся на спинку скамейки. Ему не хотелось думать о матери, о своем детстве — таком, каким оно было на самом деле, о собственной заурядности. Карл фантазировал: он красивый молодой аристократ времен Регентства. Устав от дикого Лондона с его политиками, игорными домами, дуэлями и женщинами, он только что вернулся в свое поместье в Сомерсете, где его встречает нежная юная жена. В свое время он женился на молоденькой девушке родом из этих краев, дочери старомодного эсквайра. Сейчас она вне себя от радости от того, что муж наконец вернулся, ибо души в нем не чает. Никогда ей не приходило в голову критиковать его образ жизни. Смысл жизни она видит для себя лишь в том, чтобы приносить ему удовольствие. Как ее имя? Эмма? Софи? Или что-нибудь более эллинизированное?

Грезы Карла только-только начали оформляться в полномасштабную фантазию, когда внезапно были прерваны.

— Добрый день.

Голос был низкий, сочный и слегка смущенный. Карл открыл глаза.

Первое, что увидел Карл, — лицо, совсем рядом с его собственным. Черное и лоснящееся, как отполированное столетиями эбеновое дерево. На лице было забавное выражение — лукаво-смущенное.

— Вы не возражаете, если я присяду на вашу скамейку?

Высокий черный мужчина решительно утвердил свой зад рядом с Карлом, не дожидаясь разрешения.