Шрифт:
Лариса Геннадьевна, 45 лет, выглядит гораздо старше.
Раннее утро. Небольшая квартира в старом доме в центре Москвы, вся залита неярким светом. В приоткрытое окно врывается уличный шум. За круглым столом сидит Лариса Геннадьевна. На ней шелковый халат до пола и розовые тапочки с мехом. На стене висит портрет Ларисы Геннадьевны в молодости, она все время смотрит на него и разговаривает с ним.
Лариса Геннадьевна. Завтрак – это прекрасно. Это обещание. Завтра к… Это мечта. Я всегда завтракаю. Ты же сама знаешь. Я вообще рано встаю. Мне не сложно. Возраст. Не спится совсем. Хотя я всегда рано вставала. Раннее утро – это очень интересное время. Все вокруг такое тонкое. Прозрачное, призрачное, как крыло
Не понимаю, как можно утром торопиться! Нельзя, ни в коем случае! Как можно утром куда-то идти, если ты не позавтракал? Я всегда завтракаю. Утром мысли такие четкие, все по полочкам разложено. И все решения я принимаю утром. Да, все. Все. И сегодня тоже. Мое финальное решение.
В последнее время я никуда не хожу, сижу взаперти. Слишком много нужно с собой сделать, прежде чем показаться на улицу. Теперь меня это утомляет. Конечно, в молодости, твой рот еще не похож на куриную жопу, и ты красишь губы, чтобы подчеркнуть их готовность к поцелуями. И зубы еще свои, и волосы. И тело еще принадлежит тебе, а не болезням. Меня многие упрекали в том, что я жила только для себя. По мне, так это самое лучшее, что может сделать человек – не лезть к другому. Жаль, что не все это понимают.
Всю жизнь я работала в министерстве. Ты же помнишь. Куча бумаг, но ничего сложного. Я так любила все эти канцелярские принадлежности. Всегда все бумаги были у меня в идеальном порядке! Если небрежно и без уважения относиться к бумагам – начнется хаос!
Подходит к шкафу, открывает его. Он полон каких-то бумаг, документов и фотографий. Она с нежностью их перебирает.
Вот, здесь у меня все хранится, вся моя жизнь в этих бумагах. Все по смыслу, по хронологии. Хотя бумаг действительно слишком много. Но я люблю документы, они не врут, в отличие от людей.
Я как-то раз в церкви была, мало что помню. Видимо, впечатление от одной бабульки все остальное перебило. Я помню, она была почему-то босиком, ну, видно сразу, что сумасшедшая. Хотя со вкусом была одета. У нее шляпка интересная была и юбочка с рюшками, кудри седые, сама худая. Она ходила и целовала иконы, а потом вдруг начала кричать: «Мы все сгорим!». Прямо завизжала! Противно так! А жутко-то до чего! Но теперь я понимаю, что она была права. Действительно, мы все сгорим. Потому что в мире стало слишком много бумаг. Мне до сих пор снится один и тот же сон, что я отнесла документы на подпись к министру, а потом смотрю – нет ничего! А мне их к протоколам подшивать надо! Я снова к министру, в срочном порядке даже, сую ему, а там уже все стоит, и печать его, и подпись. Как он смотрит на меня в этот момент! Я в принципе никогда не боялась министра, но в этом сне… Столько лет прошло, и ведь все прошло, все, а сон так из молодости и снится. А во сне будто и не было ничего. Лучше бы Сережа приснился, а не министр.
Нет, все-таки у меня была хорошая работа! И к министру я быстро привыкла. Да, он был противный. Вроде бы симпатичный, но было в нем что-то гадкое, отталкивающее. Глаза такие… Дужка темная, а внутри – светлые. Два раза в неделю вечером он приезжал ко мне домой, и мы занимались сексом. Всегда в одно и то же время, в одной и той же позе. За это мне выделялось два дополнительных выходных в месяц. Но я их все равно не использовала. Я не умела отдыхать, не знала, чем заняться. Поэтому суббота и воскресенье тянулись всегда так долго! Подруги замуж вышли, детей рожали. А меня боялись. Ревновали мужей своих. Смешно! Кому они сдались-то? Алкаши! У нас в министерстве все мужчины были лощеные, ухоженные, вкусно пахли, вежливые. Не то, что эти мужья. Завидовали мне, конечно, подружки и ненавидели меня в глубине души. Потому, что я совсем не такая, как они, была. Да ну их к черту! Они жили какими-то своими жалкими интересами, тараканьими делами, а я любила просто так жить, бесцельно, что-то делать просто так. Например, в метро ездить, без особой нужды. Мне нравилось представлять, что я в каком-то другом городе. Или вообще в другой стране. В Нью-Йорке где-нибудь или в Токио. Туннели ведь везде одинаковые, а я все равно нигде не была. Сама даже не знаю почему. Как-то все не получалось. Да и не с кем было. Да и не зачем. Тогда я просто боялась где-то встретить ее, неожиданно, в другом городе, в другой стране. Я знала, что сюда она не вернется, не хватит духу. Но я любила мечтать о том, что однажды мы все-таки встретимся. К тому моменту я уже буду женой министра. И я буду такая-такая! Такая-такая! И вот, выхожу я с ним под ручку, из ресторана, ну или из какого-то шикарного дома, по ступеням спускаемся, садимся в шикарную машину и уезжаем. И все это у нее на глазах! Причем я ее не вижу, а это она, она видит меня! И она такая толстая стала, и пальцы на руках у нее такие толстые, что она даже на пианино больше не может играть! Смешно, но эта
Люблю вот так смотреть в окно. Вид из окна – это уже половина жизни. Мне нравится, когда деревья тычутся в окно. Так интересно они живут, шевелятся. Не сами, а от порывов ветра. Но он как будто знает, что у них там, внутри. И дует так, как они хотят. Да, как они. Они кривляются, это так красиво!
Мои амбулаторные карты! В них суть моей жизни. Или смерти, не разберешь теперь. А ты как думаешь? Несколько раз в год я делала аборт. За это я получала от министра так называемый добавочный коэффициент. Он был равен трем моим зарплатам. Я жертвовала эти деньги на тушение лесных пожаров. Вот, квитанции все до одной сохранила. Хотя мне даже не было жалко деревьев. Мне просто нравилось, что я могла забеременеть без проблем, а она – нет. И даже лучшие врачи не могли ей помочь. И это правильно, это справедливо.
Мне пришлось наврать министру, что мне нельзя пить таблетки. И что на латекс у меня аллергия. И много всего… В самый первый раз он сильно переживал. Даже напился и начал рассказывать про своего сына. Каким тот маленьким был, плакал, когда папу видел. Боялся его почему-то. А потом у него крыша поехала. Они с женой кучу денег потратил на его лечение, даже у бабок его лечили, и по монастырям таскали, и к шаманам возили, да везде. А потом он умер. И только тогда они с женой белый свет увидели. В буквальном смысле! Путешествовать стали много. Он не был еще тогда министром. И жену еще тогда любил. Он так искренне в тот вечер поведал мне все это, что я даже сама захотела ему про Олесю рассказать. Про все рассказать! И про тот конкурс, и про то, что я стесняюсь своих ушей. Но он не стал меня слушать, о своем думал. А потом ушел. Именно в тот вечер я перестала его бояться.
Видимо, все мы принадлежим поколению, разбитому на куски. Как пазл. Но я знаю, как собирать пазлы. Самое главное – это рамка. Сначала нужно собрать именно ее. И только потом все остальное. Обычно я сортирую детальки по смыслу, цвету. Есть особенные – я их называю «непонятные». Когда сразу неясно, откуда они. Но когда картинка почти собрана, вся их особенность заканчивается. И они просто встают на свое место. На свое! Самое сложное – собрать небо. Помню, я собирала картину, на которой был изображен красивый замок. И неба там было очень много. Все уже было собрано, лишь только вредное небо все никак не подчинялось. Каждую штучку приходилось по сто раз туда-сюда прикладывать. Было такое, что я вроде бы все собрала, но вот что-то не то. Детали местами поменялись. А этого быть не должно! Не на месте! Я все на место поставила! Так вот, я все-таки собрала это небо. Это поганое небо!
Мне нравилось обманывать чужие ожидания. Когда ждут одно, а я делаю совсем другое. Потому что тогда я делаю что-то свое, а это многим не нравится. Именно поэтому я не отказывала министру, именно поэтому я тогда не пришла на конкурс. Я знала, что мы победим. Это знали все. Мы долго готовились, репетировали, переживали. Это была незабываемая песня! Вообще, это все было очень важно для родителей, для самой Олеси, для наших педагогов, для города, для всех! Для всех! Но не для меня. Я ушла, и меня просто трясло от радости, что их всех там трясет от злости! Красивые, нарядные, мы даже уже распелись! Через два номера был наш выход. И я ушла. Не сбежала, нет! Надо было видеть их рожи! «Что случилось? Что случилось?» Ко-ко-ко, куд-куда! Она набросилась на меня с кулаками! Она орала как истеричка! Она даже материлась! Она била меня, а я не сопротивлялась, я почему-то в тот момент вспомнила, как я, мама и папа летом каждые выходные ездили на дачу. И почему-то четко помню, как лежу на заднем сиденье нашей машины, умещалась туда с вытянутыми ногами, шуршат колеса, родители о чем-то разговаривают. И в тот момент я ощущаю себя абсолютно счастливой. Это я поняла только тогда, когда она била меня. И так мне хорошо стало, что у меня в жизни это было – эти поездки, родители, каникулы на даче, крыжовник и велик. Никто, никто не сможет отобрать у меня то, что в прошлом! Пускай она лишила меня будущего, отобрала мою семью, мою мечту, но мое прошлое, мое счастливое детство останется навсегда моим. Этого у меня не забрать! Ей тем более! Кто она такая? Оборванка! Сидела в своем обосранном детдоме с такими же ублюдками, жрала кашу казенную, сопли по ночами вытирала. Слишком хорошо девочка пошла. Слишком уж ей повезло. Накося выкуси! Не жирно ли будет еще и в конкурсе победить? Вот тебе!