Завтрашние заботы
Шрифт:
В наушниках переругивались капитаны буксиров. Это были буксиры финской постройки, их было пять штук в караване. Капитаны буксиров отказывались оставаться в океане с «Двадцать третьим». Они все равно ничем не смогут ему помочь. У них вода накатом идет через кормы, никто не сможет подать и закрепить буксирный трос, людей только потерять можно – смоет…
Вольнов выключил рацию.
Он вспомнил, как последний раз встретился с механиком в Ленинграде. Пришел домой и увидел старика, сидящего на краешке стула возле стола. Они обнялись, и старик сказал: «Глеб, ты мне можешь помочь,
Мимо один за другим проходили суда. Караван пропадал за мутным от водяной пыли штормовым горизонтом, проваливался за круглый бок земли.
И только один сейнер оставался рядом, под ветром. Он раскачивался так, что временами видно было его красное, засуриченное брюхо. Это был «Седьмой». Все на нем было задраено, и ничего живого нельзя было увидеть на палубе. Только флаг «рцы» у реи: Яков Левин о чем-то хотел поговорить.
У штурвала стоял Корпускул. Он больше не блевал, он хорошо держал судно вразрез волне. Штормовой, холодный и свежий ветер прочистил ему мозги. Корпускулу не было жаль механика. Наверное, ему мешала жалеть радость. Он чувствовал сейчас себя победителем всего на свете, этот бледнолицый и тонкошеий паренек. Он уже не помнил, как капитан волок его по трапу в рубку к штурвалу.
На мачте «Седьмого» замигал огонек: точка, тире, точка… точка, тире, точка…
«Седьмой» продолжал вызывать на связь.
И опять шумы и треск эфира, шорох космических лучей и магнитных полей, электрических разрядов и наигрыш дальних джазов.
– Я «Седьмой», как слышите меня? Почему не отвечаете? Даю настройку: раз, два, три, четыре, пять… пять, четыре, три, два, один… Прием…
– Я на связи, «Седьмой»… Я слышу тебя, Левин…
– Плохо вас слышу… Плохо… Дайте настройку…
– «Седьмой», «Седьмой», вас понял… Даю настройку: раз, два, три, четыре, пять… Прием.
– Хорошо. Хорошо слышу вас… Что, у тебя умер старик, Глеб?
– Да, Яков.
– Что с дизелем?
– Черт его знает что… Сбавляет обороты.
– Осталось часов пятнадцать, если пойдем таким ходом…
– Как у тебя с буксирным устройством? Если что, я подам проводник на спасательном круге. Держись все время под ветром.
– Только бы не крепчал больше ветер.
– Арсеньич предупреждал меня в Провидении о дизеле, но флагмех дал добро на выход.
– Дойдем. Дойдем, Глеб. И все будет хорошо. Когда рядом случается смерть, вдруг меняются все масштабы.
– Да… Он даже не успел ничего сказать.
– Флагман предлагает желающим оставаться на Камчатке. Гниет икра на рыбокомбинатах побережья. Надо ее срочно вывозить. Слышал об этом?
– Нет.
– Ты только не раскисай, Вольнов. И не суй спички в коробок. Я про обгорелые говорю.
– Это Агния тебе говорила про спички?
– Да. Она, наверное, это говорит всем.
– Я получил от нее письмо в Провидении. Мне больше незачем торопиться в Архангельск, Яков.
– Все очень глупо получается. Все несолидно. Как у мальчишек.
– Рано или поздно она позовет меня. И я поеду. Тебе неприятно слышать это.
– Мы подадим тебе манильский трос, если дизель накроется совсем.
– Хорошо. А мы отклепаем пока якорь от цепи. Хорошо, что у нас якоря не в клюзах, а на палубе.
– Мы похороним старика так, чтобы от могилы было море видать. И будем приходить к нему водку пить.
– Он совсем не пил последнее время. И всегда острил: «Я могу теперь только наклейки на бутылках прочитывать…»
– Он любил острить, твой толстяк.
– Последнее время он только и думал о дизеле. Уже совсем не верил себе и все время чего-то боялся… Ну что ж, до связи!
– До связи!
– 12 -
В Ленинграде была поздняя осень, шли дожди, ветер с Финского залива поднимал воду в Неве, в каналах.
Мария Федоровна простудилась немножко, грипповала. Но все равно выходила на улицу и читала газеты на стенках домов. Газеты на улице казались ей более интересными.
Она тосковала по сыну. Он все не возвращался, ее Глеб. И мать уже иногда сердилась на Николу Морского.
В конце октября она получила от сына письмо. Глеб писал, что перегон прошел нормально, они еще раз решили задачку из учебника четвертого класса и чин чином прибыли из пункта А в пункт Б. Он задержится на Камчатке. Здесь может пропасть много кетовой икры, и ее нужно срочно вывезти. И они будут этим заниматься. Он доволен своей судьбой. И особенно тем, что не стал философом. Сегодняшний век требует в первую очередь поступков. Только через них можно познать мир.
Мария Федоровна заплакала. Она обижалась на сына. Она так ждала, что он вернется и будет жить с ней рядом два года… И разве не могли вывезти икру без него?
1959-1960 гг.
КТО СМОТРИТ НА ОБЛАКА
ТАМАРА
– 1 -
Тамара Яременко, пятнадцати лет, полурусская-полуукраинка, родившаяся в Киеве и потерявшая мать во время бомбардировки Нежина, добралась до Ленинграда к тетке по отцу.
Тамара была девочка высокого роста и выглядела старше своих лет. Тетку Анну Николаевну она никогда раньше не видела, и отношения у них сложились тяжелые. Анна Николаевна хотела спасти от гибели десятилетнюю дочь Катю, ради нее шла на любые жертвы, а Тамара, свалившаяся на голову в самое страшное время, вынуждала к заботам о себе.