Заявка на подвиг: Сказочное повествование
Шрифт:
Ромка расхохотался. Барон Николай зарделся и посмотрел на оруженоску. Оруженоска кивнула ему одобрительно, будто твердую четверку поставила.
– Ты, старик, неисправим, – отхохотав, заключил Ромка-эсквайр, – ничему тебя жизнь не научила. Вот мой Мыловар – тот знает, как и какие подвиги совершать надо. Он лишнего греха на душу не возьмет, с этим у него строго.
– Какие же подвиги он совершает? – с чуть заметной издевкой спросила донья Маня.
– Высокооплачиваемые, – гордо, хоть и заплетающимся языком, заявил Ромка. – Мой Мыловар – рыцарь vip-категории, он не с каждым злодеем драться будет,
Наступила пауза, во время которой Ромка чуть не уснул. Рыцарь и оруженоска глядели на гостя, не зная, что и сказать на все эти постулаты и заявления. Мало того, они не знали, что в данном случае делать. В душе барона Николая перетягивали канат два желания: с одной стороны ему страстно хотелось взять эсквайра за шкирку, за этот самый его накрахмаленный кружевной воротник, и спустить с лестницы. С другой стороны ему было приятно, что в коем-то веке к нему заглянул старый школьный приятель, да еще так удачно устроившийся в этом мире, так много знающий и так интересно рассказывающий всякие неприятные вещи.
Сам барон Николай, конечно, понимал, что в мире существуют не только рыцари без страха и упрека, но и другого рода рыцари – с большой дороги. Понимать понимал, но задумываться об этом не хотел – жалел свою нервную систему, и без того довольно расшатанную. Даже, когда судьба столкнула его с Доном Каптоном, он постарался сохранить в себе уверенность, что такая чудовищная личность – только случайное исключение в доблестном и благородном рыцарском строю. А теперь неугомонная до поучений судьба снова тыкала его носом в это самое сомнительное место, а он все еще надеялся, что в его сказке такого места быть не должно!
Окончательно запутавшись в мыслях и чувствах, барон Николай ухватился за давно проверенное средство: взял бутылку и, разлив остатки коньяка, выпил залпом, отчаянно.
– Мыловар мой – добрейшей души человек, – заключил Ромка-эсквайр, проснувшись и сразу опорожнив свой бокал, – за спасибо и гоблина пальцем не тронет. Умница... А хочешь, Колян, я тебя в этот чертов Союз пристрою, по дружбе?
Затем он привстал и, подобрав с пола левый ботфорт, вынул оттуда вторую бутыль «Приората».
На следующий день барону Николаю было стыдно – за себя, за своего горе-приятеля, за все выпитое, услышанное, высказанное и невысказанное. А также за все, чего он не помнил. Он слонялся приведением по квартире, дефилировал от койки к туалету и обратно и всячески старался не попадаться на глаза оруженоске, что при небольших размерах жилплощади было совсем не просто. Давешнее ощущение свершенного подвига начисто испарилось, рыцарь более не чувствовал себя героем сказки, – скорее, персонажем сатирического антиалкогольного плаката. Полдня он занимался мысленным самобичеванием. Наконец, не выдержав угрызений совести, явился на кухню с повинной.
– Как ты думаешь, – спросил он пришибленно, – если я брошу пить – это будет подвиг?
– Навряд ли, – ответила донья Маня, не отрываясь
– Навряд ли подвиг, или навряд ли брошу? – попытался выяснить рыцарь.
Донья Маня будто бы и не замечала его – на глупые вопросы не отвечала и даже лицом к несчастному не разворачивалась. Собрала грязное обмундирование и пошла в ванную стирать. Рыцарь понуро следовал за ней, но дальше приставать с вопросами опасался. Наконец, донья Маня сама обратилась к барону Николаю.
– Ты бы лучше о другом подумал, – сказала она как-то отстраненно. – Насчет Союза Рыцарей. Может, стоит тебе туда вступить?
– Зачем это? – удивился рыцарь. – Я в жизни ни в каких общественных организациях не состоял и состоять не собираюсь, мне это не к чему.
– Тебе, может, и не к чему, – кивнула оруженоска, – и мне не к чему. Но нам теперь не только о себе думать надо. А вдруг у нас появиться маленький рыцарчик? Времена нынче тяжелые, бабушек и дедушек у нас нет, без общественной поддержки трудно малыша на ноги поставить, да еще – рыцаря.
Барон Николай так и осел от этих слов на диван, так и застряли у него в открытом рту все остальные вопросы, и даже голова болеть перестала. Каких угодно аргументов ожидал он от своей оруженоски, но только не такого! А донья Маня ничего к сказанному прибавлять не стала, пошла себе дальше белье стирать, дала рыцарю самому все взвесить и обдумать. И ведь точно рассчитала: барон Николай посидел минут десять в прострации, а потом начал думать.
И думал он три дня и три ночи, спал с открытыми глазами, ел без аппетита, пил только воду, а на четвертый день сам, безо всякого со стороны доньи Мани намека, позвонил Ромке-эсквайру и стал выяснять, что нужно для поступления в этот самый Союз Рыцарей.
Ромка злобно обрадовался, обозвал барона Николая хорошистом-конформистом и обнадежил:
– Значит так, Колян: минимум три документально подтвержденных подвига и три рекомендации от рыцарей со стажем не меньше трех лет. Бог троечки любит! Поставишь моему Мыловару бутылку хорошего портвейну, он тебе рекомендацию подмахнет, а его рекомендация дорогого стоит, Колян. Он у меня портвейн шибко любит, стервец чертов, а остальное у него все есть. Передашь через меня бутылочку, а я для тебя по старой дружбе... Ну, ты понял. А остальных двоих поручителей сам найдешь. Договорились? Приходи послезавтра ко мне, обсудим детали. Только без бабы своей приходи, ладно? Рука у нее тяжелая больно.
Последние слова барон Николай донье Мане пересказывать не стал, а об остальном доложил обстоятельно. Стали вдвоем думать, у кого брать рекомендации и как документально подтвердить свершенные подвиги.
– Ну вот что, – говорит оруженоска. – Одну рекомендацию у твоего мастера Сандалетова возьмем, он не откажет. Вторую, стало быть, Мыловар с барского плеча отвесит. Надо только портвейна хорошего где-то раздобыть.
– У меня в замке есть несколько бутылок «777 года», – заметил рыцарь. – Если только их Псевдонимов еще не опорожнил...