Заявление
Шрифт:
— Общий, общий.
— Ну, рассказывай.
Они сели перед столом в креслах. Сергей Мартынович даже не пошел на свое тронное место. Закурили, и у обоих по лицам расплылась довольство.
— Ну? Так что?
— Тут у меня одна родственница померла после операции аппендицита.
— Но! Большая неприятность. Большое чепе для больницы.
— Я и подал заявление в прокуратуру.
— Что? Напортачили?
— Конечно. Но без сути. Следователь все время гнет на замазывание.
— То есть?
— Резину тянет.
— В смысле?
— Все время рассказывает мне объективные трудности врачей.
— Ну, Никитич, не всегда так просто решить.
— А я и не прошу простого решения. Пусть проведут следствие — только честно. А там уж что найдут. Я за справедливость. Племянница померла — стало быть, кто-то виноватый.
— Так что ты хочешь? Позвонить кому, узнать?
— Ты пока совет дай, как его заставить вести дело по чести, без поиска объективных причин. По закону чтоб. Совет дай. Только совет пока.
— Почем я знаю. Не доверяешь следователю — пойди к прокурору и дай отвод. Имеешь право.
— Во! Точно! И все. Будут знать, что мы бдим. Спасибо, Сергей. Это мне и надо было. Так и сделаю.
— А на что тебе это надо? Зачем через суд? Мне бы сказал, я бы им устроил! А теперь уже там…
— Если свои своих защищать не будут, то кто ж нас защитит? Свой за своего глотку должен вырвать.
— А как узнать, кто тут свой, а кто чужой? Когда он свой?
— Кровный всегда свой.
Дальше их беседа была неинтересной. Дальше все больше случаи на охоте.
— Что ж ты, Вадим, посуду сложил как попало.
— А что такое? В раковину все положил.
— В раковину-то в раковину, но стаканы с жирными тарелками вместе положил. Тут же и сковородка. Первый раз, что ли?
— Стаканы я случайно туда положил, Оленька, по забывчивости.
— Да я так все перебью.
— Давай я помою.
— Не в этом дело. Соображай. Вытирай лучше.
Оля встала у мойки, Вадим рядом, и начался семейный аттракцион — мытье посуды. Любовь.
Сначала было лишь молчанье, да плеск воды, да грохот посуды. Постепенно недовольство хозяйки таяло, лицо становилось спокойнее. Соответственно разглаживалось и лицо хозяина.
— Сегодня я с работы зашла в универмаг, который около нас, — финские сапоги продавались. Сто десять рублей. Такая редкость! И народу не очень много, но зима кончается. Надо на лето что-то искать. Правда?
— Если хорошие, и, купила бы. Ведь осенью не будет.
— Нет. Я туфли искала. А то и другое — денег у нас не хватит.
— А надо будет сапоги — не найдешь нигде.
— А вдруг мода переменится?
— Мода. Тепло должно быть.
— Вадик, пойдем в кино сегодня. У нас тут французский фильм какой-то. Известный артист… Как же его?.. Забыла. Очень известный.
— Видал.
— Что видал? Фильм?!
— Афишу. Жан Маре там.
— Точно! Смотри, ты у меня какой!.. Пойдем, да?
— Пойдем, если хочешь. Сегодня ЦСКА с рижским «Динамо» играют.
— Подумаешь, с рижским «Динамо». Пойдем в кино лучше, а?
— Ну, пойдем. А может, успеем и на то, и на другое?
— Нет. Не поручится. Пойдем в кино, Вадик. Ой, ты знаешь, у нас одна секретарша суда… рассказывала… в кино вчера была… итальянский…
Пересказ
Лишь понял Вадим ее рассказ о разводе, разбиравшемся сегодня. Все длилось две минуты. Судья со всем согласился, стороны не спорили и, на удивление Оли, даже жилплощадь не делили, а когда Оля решила спросить, как же им жить тогда, судья ее резко оборвал, сказав, что раз стороны сами ничего не говорят, то нечего и лезть — разберутся сами.
Вадим, в свою очередь, рассказал, как он сегодня разыграл кого-то, кто позвонил к ним в ординаторскую, думая, что попал в кинотеатр, и он сказал, какие фильмы и какие сеансы, и что билеты есть, — и долго смеялся над доверчивыми незадачливыми кинолюбителями, которые будут удивлены, когда придут, а все не так.
Потом они оба смеялись по любому поводу, дружно переодеваясь для похода в кино. Беззаботные, счастливые люди — все у них было в порядке.
Про дела его Оля ничего не спросила. Он ей как-то буркнул что-то о неприятностях на работе, но до прокуратуры разговор, видимо, не дошел, иначе Оля спрашивала бы его об этом каждый день.
Наверное…
Наверное, не рассказывал. Наверное, спрашивала бы.
Галя еще долго сидела в машине около здания прокуратуры. Собственно, не здание прокуратуры — помещение прокуратуры. Отдельного здания не было. Обыкновенный жилой дом, где первый этаж (раньше бы назвали бельэтажем, но теперь это слово связывается лишь со зрительным залом) полностью занят районной прокуратурой. Вход в нее был отдельный — через дверь, сделанную на уровне окон, а лестница шла по стенке наискось, как трап у корабля: из моря, косо по борту — и там… Перед самой дверью площадка, лестничная площадка и козырек над ней.
Галя ушла с работы пораньше, чтобы вовремя поспеть в прокуратуру, но поскольку ее довез до места Тит, то образовался небольшой предследственный досуг, который они и использовали сейчас: сидели, разговаривали.
Галя искоса поглядывала на профиль Тита. Он ей и внешне нравился, хотя говорят, что для мужчины внешность большой роли не играет — мужчина входит в женскую душу больше через уши. Она и не особенно-то раньше обращала внимание на его вид — разве что в связи с прошедшей операцией. Но ей нравились его разговоры, манера общения, отношение к болезни — действительно в основном слова. Сейчас ей приятно было смотреть, как лежат негустые волосы его, как почти незаметно двигается кончик носа, когда он говорит, как лежат руки на руле, каков он в фас, в профиль, в три четверти, снизу, сверху…