Зайти с короля
Шрифт:
— Обидно портить такое удовольствие делами, не так ли, синьор Монделли?
Энергичным почесыванием итальянец пытался вернуть жизнь своим затекшим ягодицам и пояснице.
— Когда Господь раздавал свои дары, господин премьер-министр, и дошла очередь до меня, музыкальные способности у него уже кончились.
Его английский был вполне приличным, но слова он произносил медленно и с акцентом, характерным для забегаловок Сохо.
— В таком случае давайте воспользуемся антрактом, прежде чем вкусить следующую порцию культуры. Итак, к делу. Чем я могу быть полезен вам?
Итальянец
— Я надеюсь, что мистер Стэмпер уже сказал, что я имею честь быть одним из ведущих производителей экологически чистых продуктов в моей стране. Половина Европы знает меня как „мистера Зеленого". На моих предприятиях десятки тысяч рабочих, и целые сообщества зависят от моего бизнеса. Моим именем назван большой исследовательский институт в Болонье…
— Это рекомендует вас с самой лучшей стороны. — Урхарт легко узнал свойственную романским народам склонность к преувеличениям. Монделли возглавлял хотя и большую по итальянским масштабам, но далеко уступавшую мультинациональным гигантам компанию.
— Но теперь это все под угрозой, ваше превосходительство. Под угрозой со стороны бюрократов, которые ничего не смыслят ни в бизнесе, ни в жизни. Они угрожают всему, что я создал. — Шампанское плескалось через край его бокала и проливалось, по мере того как его голос наполнялся страстью. — Эти глупые бамбини из Европейского сообщества и их дурацкие правила. Вам известно, что в ближайшие два года они собираются изменить все законодательство, касающееся химических отходов.
— А почему это беспокоит вас?
— Мистер Укат… — Фамилия премьера прозвучала, как отрыжка. — Всю свою жизнь я посвятил тому, чтобы удалить эти химикалии из моей продукции. То, во что вы заворачиваете пищу, чем вы моетесь, во что вы одеваетесь, бумага, на которой вы пишете, — из всего я извлекаю эти вредные химикалии, — он щелкнул своими толстыми пальцами и состроил гримасу, — для того чтобы сделать их экологически безопасными. Но куда же мне деваться с ними теперь? У правительств есть атомные электростанции, и вы закапываете все радиоактивные отходы, но то, что можно правительству, бизнесмену хотят запретить. Нам не будет позволено ни закапывать побочные продукты, ни просто сжигать их, ни топить в океане. Эти бастарди из Брюсселя хотят даже запретить мне вывозить их для захоронения в пустынях третьего мира, хотя население этих стран голодает и отчаянно нуждается в доходах. Африканцы будут голодать, итальянцы будут голодать, моя семья будет голодать. Это какой-то сумасшедший дом! — Одним глотком он осушил бокал.
— Простите, синьор Монделли, но не в таком ли положении и все ваши конкуренты?
— Мои конкуренты — в основном немцы. У них достаточно дойчмарок для огромных капиталовложений в такие способы уничтожения отходов, которые устраивают бюрократов. У меня их нет. Это немецкий заговор для устранения конкурентов.
— Но почему вы пришли ко мне? Почему не к сйоему собственному правительству?
— Ах, мистер Укат, вы не знаете итальянских политиков! Мое правительство не станет помогать мне, потому что у него сделка с немцами по поводу винных морей. Итальянским фермерам позволено продолжать субсидируемое государством производство никому не нужных вин в обмен на новые правила уничтожения химических отходов. Производителей вина в Италии триста тысяч, а Монделли только один. Вы политик, и вы знаете, как работают такие числа.
Монделли умолчал о том, что сам значительно навредил себе тем, что сбежал с молоденькой актрисой телевидения из Неаполя, будучи женатым на сестре итальянского министра финансов. В Риме к нему теперь относились не лучше, чем к бесчинствующим английским футбольным болельщикам.
— Это вопрос европейского масштаба, мистер Укат. Чиновники действуют от имени Европы. У них мания величия. А вот вы и все британцы известны как самые последовательные и самые мощные противники засилья брюссельских бюрократов. Поэтому я и обращаюсь к вам за участием и помощью. Не дайте этому проекту стать законом. Комиссар по вопросам охраны окружающей среды в Брюсселе — англичанин. И он ваш друг, правда?
— Можно сказать и так…
— Исключительно приятный человек — немного слабовольный, возможно. Слишком легко поддается уговорам своих подчиненных. Но очень приятный.
— Ну что ж, и с этим можно согласиться…
— Как я понимаю, он хотел бы продлить срок своих полномочий, когда тот истечет. И он прислушается к вашему мнению.
Все это было святой правдой, конечно.
— Вы можете утверждать это, синьор Монделли, но я не могу это комментировать.
— Премьер-министр, я не могу описать, как был бы благодарен.
Это было не совсем так. Из беседы со своим председателем партии Урхарт знал, что Монделли абсолютно точно описал, насколько благодарным он хотел бы быть. Он предлагал внести в фонд партии сто тысяч фунтов. „В знак благодарности великому интернационалисту", как он сформулировал это. Стэмпер считал, что он очень удачно организовал такую выгодную для партии сделку, но Урхарту пришлось разочаровать его:
— Боюсь, что я не смогу помочь вам, синьор Монделли.
— Ох уж этот ваш британский юмор. — По голосу Монделли нельзя было сказать, что он является ценителем британского юмора.
Выражение лица Урхарта могло означать, что экологически чистых огурчиков в детстве ему не досталось.
— Ваши личные проблемы действительно должны быть предметом забот итальянского правительства. Вы должны понять это.
— Я буду разорен,..
— Мне очень жаль.
— Но я думал… — Итальянец бросил отчаянный взгляд на Стэмпера, но тот тольно пожал плечами. — Я думал, что вы могли бы помочь мне.
— Я не могу помочь вам, синьор Монделли, во всяком случае, как итальянскому гражданину. И во всяком случае, прямо.
Пальцы Монделли вцепились в черный галстук, а его испуганные глаза были готовы, казалось, выпрыгнуть из орбит.
— Однако в нынешних серьезных обстоятельствах я готов кое в чем солидаризироваться с вами. Британское правительство тоже не испытывает восторга по поводу новых брюссельских предложений. По своим собственным соображениям, как вы понимаете. И, если бы все зависело только от меня, я наложил бы на весь этот проект вето.
Музыканты начали собираться в оркестровой яме, и в зале стал нарастать шумок ожидания.