Зазеркальные близнецы
Шрифт:
Эх, почему под ним сейчас мертвая железяка, а не горячий степной скакун…
Кругом на десятки километров только степь, покрытая девственно белым снегом, блещущим мириадами алмазных игл, а вверху — бескрайний сине-голубой свод небес. Кажется, будто никого нет в мире, кроме нескольких всадников, мчащихся во весь опор. Впереди, как и положено, молодой хозяин, за ним — верные нукеры-телохранители, слуги, рабы. Сегодня самые важные из слуг беркутчи — хранители и воспитатели охотничьих беркутов. Два брата-близнеца, Оштыни и Бештыни, гордые оказанной честью, отстают от хозяина только на один лошадиный корпус.
Молодой Волман, как и его отец, всемогущий властелин степи Бекбулат-Довлат-хан, не любил охоту с выращенными в неволе птицами. Настоящий беркут с младенчества получает от родителей все, что необходимо ему в нелегкой будущей жизни. Только
Сначала птицу приучают к звуку лошадиных копыт, вслепую вывозя в степь. Рука беркутчи защищена до локтя кожаной перчаткой, чтобы беркут в азарте не исполосовал руку своими страшными когтями. На следующем этапе приучают к “хождению на руку”, и здесь кроется главная опасность. Недоученный коварный беркут, получив свободу, может улететь навсегда: что ему, вольному, до каких-то людишек. Но по-другому никак нельзя. Хочешь не хочешь, а беркута приходится отпустить. А потом позвать назад. Когда вернется и сядет на руку, тут же наградить лакомством — кусочком мяса. — Язык, на котором охотник говорит с беркутом, уникален и сам по себе представляет большое искусство. В нем только один звук, похожий на крик “Хэй!”, повторяемый многократно, но в каждом случае с особой интонацией, которую беркута также приучают понимать годами. То ласковый и даже нежный, то требовательный и жесткий, подавляющий волю орла, заставляющий повиноваться. И так сотни риз, пока орел не станет прилетать хоть из-за тридевяти земель. Сначала охотник просто стоит на земле, потом садится в седло. И беркуту и лошади надо время, чтобы привыкнуть, не бояться друг друга.
Наконец, наступает подготовка к самой охоте, что на языке беркутчи называется “притравливайием”. Берут клок шкуры лисы или волка, привязывают веревкой к седлу и скачут, таща ее за собой, как будто зверь бежит, то и дело напуская на “куклу” орла, заставляя его побороться с “добычей”, почувствовать свою силу, набраться опыта. Сигналом атаки служит особый тревожный крик, который со временем он уже ни с чем не спутает. И вот так вновь и вновь. Со временем птица уже сама понимает: как только заметишь лису — ее надо догнать, поймать и крепко держать.
Беркут в красном клобучке на руке у Оштыни — специалист по лисам, а второй, выкормыш Бештыни — в белом, — волкодав. Причем старый и опытный.
Вот глаз Волмана, зоркий, как у беркута, заметил на слепящей белизне равнины крохотную темно-рыжую точку. Она! Молодой хан молча протягивает руку в такой же, как и у беркутчи, перчатке, только вышивка побогаче, назад, и Оштыни почтительно пересаживает на нее своего красноголового питомца, одновременно за шнурок сдергивая с головы птицы клобучок. Брат счастливца завистливо вздыхает: воспитателя отличившегося беркута дома ждет щедрая награда.
Вот только теперь началась настоящая охота. От яркого света орел возбудился, он уже понимает, что впереди его ждет азарт погони и единоборство, а под конец — вкус живой крови… Всадник переходит на рысь, держа орла, которому тоже нужно время, чтобы заметить жертву, наготове. Вот беркут напрягся и судорожно сжал страшные когти на запястье Волмара — его зоркий глаз заприметил лису, безуспешно пытающуюся притаиться. Переходя на галоп, молодой хан поднимает руку с птицей на уровень плеча, заставляя беркута расправить крылья и набрать скорость. И вот уже могучая птица оторвалась от руки, вся нацеленная на свою добычу, превратившись в разящее орудие смерти. Только в последний момент, потянув за конец ремешка на ногах птицы, всадник распутывает их, давая полную свободу мощным лапам и посылая вдогонку пронзительный крик: “Хэ-э-эй!”
Беркут уже, как молния, как воплощение богини смерти, мчится вперед, почти касаясь крыльями сверкающего белого снега, иногда даже задевая его на резких поворотах и поднимая при этом столб воздушной снежной пыли. Он преследует жертву, пересекая ее путь, стремясь привести в замешательство, напугать до полусмерти. Вот он набрасывается на нее на лету, бьет крыльями, целит клювом в темя, стараясь зацепить, протащить, перевернуть и со всего размаха бросить о землю. Вот беркут наконец хрипло и яростно клекоча, улучив момент, вцепляется одной лапой в лисью спину возле хвоста, другой в глаза и резко валит добычу на снег. Недолгая борьба, вернее агония ополоумевшей от страшной боли жертвы, и… беркут — победитель. Он восседает на растрепанном холмике рыжего меха, нервно озираясь, будто ищет новую добычу. Оштыни подскакивает к месту разыгравшейся драмы, соскакивая на ходу, и протягивает руку к окровавленному клюву. Однако разошедшийся беркут шипит, как змея, и, сделав молниеносный выпад, бьет с размаху острым клювом в руку своего хранителя. Под веселый хохот Волмара и угодливое хихиканье подъехавшей свиты беркутчи отскакивает и сует окровавленные пальцы в рот. Только через несколько минут ему удается умилостивить разгулявшегося хищника кусочком заранее приготовленного мяса, надеть клобучок и, наконец, отобрать полурастерзанную добычу. Красавица-лиса, ' однако, уже больше похожа на старую, долго валявшуюся где-то лохматую шапку, к тому же перемазанную кровью — не потерял вида только великолепный хвост. Хозяин, брезгливо поворошив плетью шерсть почтительно протянутого ему трофея, ни слова не говоря, поворачивает коня и посылает в галоп. Бештыни счастлив: какая теперь награда брату!
Но охота еще вея впереди: охотники из аула Ажар-бая вчера докладывали, что в небольшом овражке видели большой выводок волков. Туда! Там будет главное действо! Снег снова вскипает, взлетает вверх, растревоженный десятками копыт. Вперед! Вперед!
И вдруг в патриархальный азарт древнейшего человеческого занятия, столь дорогого сердцу и угодного богам, разом разбив все очарование яркого зимнего дня, вплетается пронзительная трель…
Владимир встряхнул головой, выходя из очарования, навеянного памятью. Оказывается, его “вятка”, которую он, весь погрузившись в воспоминания, вел “на автопилоте”, создала пробку, пропустив свой цвет на светофоре, и теперь разноголосые гудки сзади сливались в обиженную какофонию. Вот вам! Ругнувшись, Бекбулатов, не оборачиваясь, показал “чайникам” в заднее стекло средний палец правой руки и рванул с места вперед.
Трель звонка напоминальника повторилась. Кто вызывает? А, ерунда!…
Такой вот примерно звонок и прервал памятную зимнюю охоту. Тогда Волмара срочно вызвал домой отец, и пришлось спешно пересесть с верного коня на присланный за ним вертолет. Шайтан-арба! Отец тогда просто-напросто продал его с потрохами Полковнику! Продал за несколько ящиков со “стингерами” и еще какой-то техникой, необходимой для войны с неверными. Всегда так! Ради независимости и процветания родного улуса Волмар еще сопляком должен был уехать за моря в туманную Британию, дышать там поганым смогом десяток лет, получая ученую степень, европейский лоск, приобщаясь к культуре… Теперь вот, повинуясь воле отца, стал Владимиром и вынужден жить здесь, вдали от родной степи, прикидываться этим поганым русским — мало их проклятых голов сложено к стопам покровительницы рода Аксу-Берке! Когда же закончится все это? Какой шайтан навел охотников Полковника точно на него, на Волмара? Почему боги сделали так, что только в Великой Степи нашелся двойник (хоть и не совсем идентичный) здешнего жандармского штаб-ротмистра Владимира Бекбулатова?
Отцу, конечно, наплевать — Волмар всего лишь один из десятков детей, пусть и самый любимый, но только один из многих. Пропади он в этой проклятой богами стране, и наследником станет жирный недоносок Талкар, сын нынешней любимой жены Гуль-бахрам. А Волмар уже и так не в состоянии терпеть, срывается по пустякам, может завалить все дело, покрыть себя и весь род позором. Все идет наперекосяк: сначала этот молокосос Радлинский, не к месту прилюдно начавший изумляться тем, как переменился после поездки штаб-ротмистр, потом эта мерзкая потаскуха Гренская. Раскапризничалась не вовремя, расцарапала лицо… Как Волмар удержался, чтобы не свернуть тогда этой стерве ее куриную шейку? Вот был бы номер! Теперь Полковник, ничтожный пожиратель лошадиного навоза, не смог уследить за Бежецким, и придется в темпе, ломая всю тщательно продуманную игру, завершать эту фазу операции. И этот баран Бежецки и — второй, скотина, заерепенился… Нет, так дальше невозможно. Волмар приткнул автомобиль к тротуару и суетливо, дрожащими пальцами, вытащил из нагрудного кармашка пиджака изящную серебряную коробочку. Пара секунд, и ледяная волна знакомо пронзила мозг, смыв все мешавшее, растворив все лишние эмоции, заставив мыслить трезво и четко…