Здесь был Шва
Шрифт:
— Не знаю. Просто это кажется разумным, — ответил я и тут же добавил: — Наверно, слышал по телеку или ещё где.
Мы опять принялись жевать, старательно отводя друг от друга глаза.
— Мама говорила мне, будто ты выгуливаешь собак старика — владельца ресторана Кроули.
— Точно. Я добрый филистимлянин.
— Самаритянин, — поправил папа. — А я и не знал, что ты любишь собак.
— Я и сам не знал.
Я подумывал, не рассказать ли про Старикашку Кроули и его угрозу лишить отца работы, если я откажусь возиться с его барбосами. Но не рассказал. Старикашка
Расправившись с феттучини, я подумал: а что сегодня было на обед у Шва? Интересно, ему пришлось самому готовить? Или он всегда готовит для себя и для отца? Или сегодня тот счастливый день, когда приходит тётя Пегги и избавляет Шва от кухни? И ещё интересно — тётя Пегги тоже забывает ставить тарелку для Шва, как его папаша?
— Слушай, пап, можно я приглашу на обед друга?
— Кто-то новый или твои обычные подельники?
— Новый.
— Девочка?
— Да куда там…
— Кто тогда?
— Его зовут Шва.
Папа сгрёб феттучини, лежащие на его тарелке, в горку.
— И что с ним не так?
— Если он мой друг, то с ним обязательно должно быть что-то не так?
— Ну-ну, не заводись. Мне просто показалось, что ты как-то так это сказал…
Я не подозревал, что папа умеет так тонко распознавать нюансы в интонациях собеседника. Кажется, он никогда не был в состоянии различить в мамином голосе нотки, обещающие скорый скандал; обычно кому-то из нас, детей, приходилось растолковывать ему, какую бездумную и бесчувственную штуку он отколол. Но на этот раз папа попал прямо в точку.
Я решил выложить всё начистоту.
— Он невидимый.
К чести моего папы, он принял этот удар стойко, хоть и перестал жевать на несколько секунд.
— А когда снимает кольцо? — спросил он. — И в приятелях у него, небось, всё эльфы да гномы?
Я въехал не сразу, а когда до меня наконец дошло, рассмеялся.
— Ага, — подтвердил я. — А лапы у него знаешь какие волосатые!
— В таком случае, проследи, чтобы он хорошенько вытер их о коврик у двери, иначе твоя мама оторвёт его заячьи уши.
7. Самая низкооплачиваемая служба мужского эскорта на всём восточном побережье, за исключением, может быть, Бронкса
Жизнь похожа на плохую стрижку. Поначалу выглядишь как пугало огородное, потом вроде привыкаешь, и не успеешь оглянуться, как патлы снова отросли и их опять надо стричь; и ты начинаешь надеяться, что на этот раз причёска выйдет удачнее — если, конечно, не ходишь стричься в СуперКлипс. Тамошние парикмахеры такие жуткие, что к другим инструментам, кроме безопасных детских ножниц из пластмассы, их и близко подпускать нельзя; после этих палачей причесон у тебя такой, будто его не иначе как потолочным вентилятором укладывали. Словом, жизнь движется вперёд: хорошая стрижка, плохая стрижка и так до тех пор, пока ты не облысеешь, а тогда тебе уже всё равно.
Я как-то выдал эту мудрость матери, и она сказала, что я должен записать её в книжку, а книжку спалить. Ну что ж, некоторые люди не ценят поистине глубоких мыслей.
Так вот, договор с Кроули — это как плохая стрижка, к которой начинаешь привыкать. И я никак не ожидал, что снова попаду в неискусные руки цирюльника-палача.
— Пусть мистер Шва идёт вперёд. С вами, мистер Бонано, мне нужно поговорить наедине.
Кроули всегда называл нас «мистер Шва» и «мистер Бонано». Поначалу меня это напрягало — учителя в школе величали нас так, когда собирались устроить нам разнос. Но опять же — Кроули сердился на нас постоянно, так что всё логично.
Шла третья неделя нашей собачьей службы. До нынешнего момента Кроули не удостаивал нас особо пространными разговорами, ограничиваясь колкостями насчёт нашего дрянного гардероба, саркастическими замечаниями о моей усеянной угрями физиономии и просьбами, не могли бы мы купить себе дезодорант получше, потому что после целого дня в школе смердим похлеще, чем все его четырнадцать псов. Со Стариканом не соскучишься — никогда нельзя угадать заранее, к чему он прицепится на этот раз. Обычно он всегда больше колупал меня, чем моего напарника. Я-то думал, что таковы последствия «эффекта Шва». Мне и в голову не приходило, что Старикан оценивал мою персону с целью вывести её на более высокую орбиту в кроулиевской Вселенной.
— Мистер Шва, я сказал, вы можете идти.
Шва взглянул на меня и пожал плечами.
— Ладно. В случае чего, заявлю, что я твой ближайший родственник, Энси.
— Да, считай, я это заценил. Если выживу, звякну.
Как только Шва ушёл, Кроули уставился на меня из своего инвалидного кресла с другого конца комнаты и не сводил глаз, пожалуй, слишком долго.
— Так в чём дело, Весельчак?
Я перестал обращаться к нему «сэр» или «мистер Кроули». На мой взляд, так обращаются к человеку, к которому испытываешь уважение, а Старикашка моего уважения не заслужил. Сначала я называл его Чак (потому что его имя было Чарльз), но прозвище Весельчак подходило ему куда больше, особенно из-за той зверской рожи, которую он скраивал всякий раз, когда слышал его.
— Я тебе не клоун! — отрезал он. — Будь добр, прекрати называть меня так!
Я лишь ухмыльнулся. Он скривился ещё больше.
— С этого момента мистер Шва будет выгуливать собак один.
— Это несправедливо! — взвился я. — Этак он до ночи с ними не разделается!
— Я буду ему платить. Десять центов за собако-день.
— Двадцать пять.
— Ты что, заделался его поверенным?
— Я его менеджер.
— Ага. Понял. Двадцать пять.
— Но это только в том случае, если он согласится.
Кроули даже не удостоил меня ответом — наверно, потому что закон природы гласит: с Кроули все всегда соглашаются.
— А для тебя у меня другое задание.
— И я тоже буду получать плату?
— Да, — ответил он без промедления. Вот тут меня объял страх. Потому что обычно денег от Кроули можно дожидаться, как от быка молока; а если ты о них невзначай заикнулся, то захлебнёшься собственной кровушкой. Так что если он сам заранее решил, что за эту работу надо платить, значит, мне грозит нечто запредельно ужасное.