Здесь обитают призраки
Шрифт:
Людей внутри собралось с тысячу, все они тоже промокли, всем им тоже было неуютно; запах мокрой шерсти и пота наполнял зал. Я огляделась, надеясь отыскать уголок потише, но почти все места уже были заняты, и нам пришлось сесть в центре ряда, среди других зрителей, одолеваемых дрожью и чихом. По счастью, долго ждать нам не пришлось — спустя считанные минуты мистер Диккенс вышел на сцену, и мы встали, приветствуя его громовыми аплодисментами и криками во все горло, отчего писатель, по всей видимости, возрадовался: он раскинул руки, словно желая обнять нас всех разом, и принимал наши восторги, как будто иной дани и не ожидал.
Не похоже было, что он желает прекращения овации, и миновало еще по меньшей мере минут пять, прежде чем он приблизился к рампе, замахал руками, подразумевая, что следует ненадолго поунять обожание, и позволил нам снова сесть. Лицо у него было землистое, волосы и борода несколько растрепанные, однако жилет и костюм из богатой ткани — мне даже отчего-то захотелось ее пощупать. Любопытно, подумала я, как он живет.
8
Замок Бэлморал построен в 1390 г. сэром Уильямом Драммондом в Абердиншире, Шотландия, приобретен королевой Викторией и принцем Альбертом в 1848 г. и существенно перестроен; после смерти принца Альберта королева уезжала туда все чаще и проводила в замке по нескольку месяцев в год.
Он воззрился на нас, и на губах его играла тень улыбки.
— Здесь присутствуют дамы, — начал он, и голос его гулко разнесся по залу. — Я бесспорно этим счастлив, однако обеспокоен не менее того, и надеюсь, что ни одна из вас не обладает повышенной чувствительностью, присущей вашему полу. Ибо, дражайшие мои читатели, друзья мои, мои literati, [9] сегодня я не стану развлекать вас нелепыми разглагольствованиями высокочтимого Сэма Уэллера. Я не развею мрак повествованием о храбрости возлюбленного моего мальчика мистера Копперфильда. Я не трону душевных струн живописанием последних дней бессчастного ангелочка, маленькой Нелл Трент, [10] храни Господь ее душу. — Он помолчал, дабы напряжение возросло; мы наблюдали за ним, уже околдованные. — Сегодня, — продолжал он, выдержав долгую паузу, и голос его тек густым медом, и слова рождались неспешно, — я прочту вам историю о призраках. Я дописал ее совсем недавно, и она будет обнародована в рождественском номере «Круглого года». [11] Это до крайности страшная история, дамы и господа, от нее вскипает кровь и волнуются чувства. В ней повествуется о сверхъестественном, о живых мертвецах, о жалких созданиях, что бродят в загробном мире, ища вечного упокоенья. Персонаж ее не жив и не мертв, не человек и не дух. Я написал ее, дабы кровь вашу сковал холод, дабы порожденья ночи поселились в живом средоточии ваших сновидений.
9
Знатоки литературы (лат.).
10
Сэм Уэллер — персонаж первого романа Чарльза Диккенса, «Посмертные записки Пиквикского клуба» ( The Posthumous Papers of the Pickwick Club,1836–1837), слуга и компаньон мистера Пиквика, ловкач и остроумец. Дэвид Копперфильд — главный герой романа «Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим» ( The Personal History, Adventures, Experience and Observation of David Copper field the Younger of Blunderstone Rookery( Which He Never Meant to Publish on Any Account), 1849–1850). Нелл Трент — главная героиня романа «Лавка древностей» ( The Old Curiosity Shop,1840–1841).
11
«Круглый год» ( All the Year Round,1859–1895) — британский еженедельник, основанный Чарльзом Диккенсом; помимо самого Диккенса, который до конца жизни его редактировал, в нем публиковались Уилки Коллинз, Энтони Троллоп, Элизабет Гаскелл, Шеридан Ле Фаню и др.
На этих словах в зале раздался крик, и я, как и большинство прочих зрителей, обернулась; по проходу, воздев руки, ринулась перепуганная девушка примерно моих лет, года двадцати одного. Я вздохнула, втайне презирая ее за то, что позорит свой пол.
— Если другие дамы желают покинуть зал, — сказал мистер Диккенс, явно позабавленный этим казусом, — я советую вам безотлагательно так и поступить. Не хотелось бы прерывать течение истории, а начало уже близко.
Тут из-за кулис появился мальчик — подошел к писателю, низко поклонился и вручил пачку бумаг. Затем мальчик убежал, а мистер Диккенс взглянул на бумаги, безумным взором обвел зал и приступил.
— Эге-ге, там, внизу! — вскричал он, и от поразительного и внезапного этого рева я невольно подскочила на стуле. За спиной у меня какая-то дама воззвала к Господу, а какой-то господин у прохода выронил очки. Довольный откликом публики, мистер Диккенс помолчал, а затем продолжил читать, и вскоре история захватила меня совершенно. Одинокая лампа освещала его бледное лицо, голос перетекал от персонажа к персонажу и передавал страх, растерянность и горе, лишь слегка меняя тон. Он безупречно чувствовал момент — то смешил нас, то тревожил, то заставлял подпрыгивать от ужаса. Он сочно изображал двух главных героев — сигнальщика, что работает у въезда в железнодорожный тоннель, и его гостя, — и порой казалось, будто на сцене их играют двое актеров. Сама же история, как и обещал мистер Диккенс, бередила душу; речь в ней шла о сигнальщике, который полагает, будто некий призрак предуведомляет его о грядущих катастрофах. Призрак появляется однажды — и происходит ужасное крушение; он появляется снова — и некая дама умирает в проезжающем мимо вагоне. Затем призрак возникает в третий раз, яростной жестикуляцией велит сигнальщику убраться с дороги, но пока несчастия не случилось, и издерганный парень размышляет о том, какие такие ужасы ему предстоят. [12] Весьма, сочла я, коварно со стороны мистера Диккенса с таким наслаждением дразнить чувства слушателей. Зная, что мы напуганы, он разжигал наши страхи, сгущал грозный мрак; затем, когда у нас не оставалось и тени сомнения в том, что с минуты на минуту случится нечто ужасное, он отпускал нас с крючка, восстанавливал мир и покой, а мы, кто затаивал дыхание в предвкушении нового кошмара, вздыхали с облегчением, зная, что на свете все благополучно, и тогда он заставал нас врасплох одной-единственною фразой, и мы вскрикивали, хотя полагали только что, будто нечего бояться; он пугал нас до смерти и даже мельком улыбался, видя, как легко ему играть нашими чувствами.
12
Рассказ Чарльза Диккенса «Сигнальщик» (The Signal-Man)входил в состав сборника «Узловая Магби» (Mugby Junction),в котором были также рассказы Чарльза Коллинза, Амелии Б. Эдвардс, Эндрю Холлидея и Хесбы Стреттон; однако в описываемый момент публикация в рождественском номере «Круглого года» уже состоялась — рассказ вышел в декабре 1866 г. Первая фраза цитируется в пер. С. Сухарева.
Он читал, и я уже страшилась, что нынче ночью не усну, ибо совершенно уверилась, будто меня окружают незримые души тех, кто оставил свою физическую оболочку, но еще не допущен во врата небесные и обречен скитаться по миру, истошно рыдая, желая достучаться до живых, на всем пути своем оставляя лишь разор и мученья, гадая, когда же придет умиротворение загробной жизни и исполнится обещание вечного покоя.
Дочитав, мистер Диккенс склонил голову, и секунд десять в зале висела мертвая тишина, а затем мы разразились аплодисментами — мы вскочили на ноги, мы требовали продолженья. Я обернулась к папеньке, но, вопреки моим ожиданьям, он вовсе не ликовал; он был бледен, на лбу его блестела испарина, он дышал с трудом, смотрел в пол и стискивал кулаки, пытаясь отдышаться и страшась, что ему это не удастся.
В руке он сжимал окровавленный платок.
Отбывая из лектория в промозглую ночь, я все еще дрожала, потрясенная спектаклем, и вокруг себя прозревала тени и призраков, однако родитель мой как будто совершенно оправился и объявил, что таких отрадных вечеров ему много лет уже не выдавалось.
— Актерство его не уступает писательскому дару, — объявил папенька, когда мы прежней дорогой направились обратно через парк; вновь зарядил дождь, и в сгустившемся тумане мы не видели дальше двух-трех шагов.
— Если не ошибаюсь, он нередко играет в любительском театре, — сказала я. — Дома и у друзей.
— Да, я об этом читал, — согласился папенька. — Чудесно было бы получить приглашение на…
Тут начался новый приступ, и он, задыхаясь, некрасиво согнулся пополам прямо посреди улицы.
— Папенька. — Я обняла его за плечи и помогла ему выпрямиться. — Пойдемте скорее домой. Чем быстрее вы снимете мокрое и примете горячую ванну, тем лучше.
Он кивнул и, кашляя и чихая, побрел дальше; так мы и шли, опираясь друг на друга. К моему облегчению, едва мы свернули на Бейсуотер-роуд и направились к Брук-стрит, дождь внезапно перестал, но с каждым шагом в туфлях моих все громче хлюпало, и я в ужасе воображала, как промокли ноги у папеньки. Наконец мы возвратились домой, и он полчаса пролежал в железной ванне, а затем натянул ночную сорочку и халат и вышел ко мне в гостиную.
— Я никогда не забуду нынешний вечер, Элайза, — промолвил он. Мы рядышком сидели у огня, попивая горячий чай и жуя тосты с маслом; гостиную вновь заполонил аромат корицы и каштана. — Превосходный джентльмен.
— Мне представляется, что он поистине жуток, — отвечала я. — Разумеется, я ценю его книги немногим меньше вашего, но лучше бы он почитал что-нибудь из своих романов. Истории о призраках я не люблю.
— Они тебя пугают?
— Ажитируют, — возразила я. — Надо полагать, любой рассказ, касающийся загробной жизни и тех сил, что непостижимы человеческим разумом, рискует встревожить читателя. Однако мне, пожалуй, не выпадало случая переживать страх, как всем прочим. Я не знаю, что означает поистине испугаться, — мне известны лишь волнение и неуют. Возьмем, к примеру, этого сигнальщика. Он знал, что его неизбежно настигнет кошмар, и этому ужасался. Или эта женщина, что с криком выбежала из зала. Не представляю, каково это — бояться столь сильно.