Здесь обитают призраки

Бойн Джон

— В самом деле.

Он вздохнул.

— Боюсь, вы укорите меня, однако станете ли вы спорить с тем, что ваша женская чувствительность…

— Умоляю вас, перестаньте! — перебила я, и голос мой эхом разнесся по церкви. На миг я зажмурилась, велела себе успокоиться; я сильно досадовала на викария — так дело не пойдет. — Не говорите, будто я впечатлительна, ибо принадлежу к женскому полу.

— Извольте, я ничего не скажу, — отвечал преподобный Диаконз. — Но возможно, в гипотезе этой вы обнаружите больше истины, нежели вам хотелось бы.

Вероятно,

подумала я, следует сейчас же встать и уйти. Собственно говоря, что меня сюда привело? Все это вздор — все, что ни возьми. Эта церковь, этот алтарь, этот нелепый лицемерный человек в своем облачении. Пропитание, что дает ему приход, пока прочие голодают. Глупо надеяться, что он дарует мне утешение. Я мысленно собралась, готовясь отбыть с достоинством, но тут меня осенило.

— У меня вопрос, — сказала я. — Не касающийся событий в Годлин-холле. Быть может, вы мне ответите?

— Постараюсь.

— Вы верите в загробную жизнь, святой отец? — спросила я. — В райскую награду, в адское проклятие?

— Конечно, — не колеблясь отвечал он, потрясенный тем, что я осмелилась усомниться в его вере.

— Вы верите в рай и ад, не имея ни малейших доказательств их существования?

— Дражайшая барышня, в этом сущность веры.

— Разумеется, — сказала я. — Но если вы верите в две разновидности загробной жизни, отчего вы столь упрямо не желаете допустить возможность третьей?

Он нахмурился:

— В каком смысле — третьей? Какой именно третьей?

— Третьего места, — пояснила я. — Где души мертвых обитают, пока их не пустили в рай и не обрекли на преисподнюю.

— Вы говорите о чистилище, мисс Кейн.

— Значит, четвертого, — сказала я, едва не расхохотавшись: сколь многочисленны, оказывается, посмертные местообитания. — Вы верите в три, а в четыре не верите. Не верите, что есть место, где души отчасти пребывают в этом мире, по-прежнему наблюдая, а порой говоря с нами. Карая нас или оберегая. Отчего такой план бытия мнится вам смехотворным, а прочие — рай, ад и чистилище — наоборот?

— Потому что ни о чем подобном в Библии не говорится, — терпеливо произнес он, словно обращаясь к малолетнему ребенку, и я в досаде всплеснула руками.

— Библию написали люди, — объявила я. — За многие столетия она претерпела столько превращений, столько раз подвергалась переводу, что всякий раз воссоздавалась, подстраиваясь к тем временам, когда ее раскрывал читатель. Лишь глупцы полагают слова Библии подлинными речами Христа.

— Мисс Кейн, вы близки к святотатству, — сказал он, с негодованием выпрямившись. Руки его мелко дрожали. Я заподозрила, что у него не водилось привычки к столь провокационным беседам, тем более с женщиной. Как и многие люди его сорта, он пользовался неоспоримым и незаслуженным пиететом. — Если вы намерены продолжать в таком духе, я не стану слушать.

— Прошу прощения, — сказала я, не желая злить его или обрушить себе на голову церковный свод, подобные возможности мне с избытком предоставлял и Годлин-холл. — Я не хотела вас огорчать. Честное слово. Но вы должны

признать, что наши представления о вселенной крайне скудны, и вероятно, более того — вполне возможно, более чемвозможно, что еще откроются тайны, способные нас удивить. И даже ошеломить. Заставить нас усомниться в самих основах, на коих покоится наша вера.

Он поразмыслил, снял очки, протер их платком, а затем вновь водрузил на нос.

— Я не очень образованный человек, мисс Кейн, — помолчав, сказал он. — Я простой викарий. Я не добиваюсь епископства, да и вряд ли мне его предложат. У меня нет на свете иных стремлений, помимо окормления моей паствы. Разумеется, я читаю. Ум мой пытлив. И я не отрицаю, что в жизни моей бывали минуты, когда я… задавался вопросами о природе и смысле бытия. В противном случае я бы не был человеком. Природа духовной веры — один из вечных вопросов мироустройства. Но я отвергаю вашу гипотезу, ибо Господу в ней места нет. Господь решает, когда нам войти в этот мир и когда его покинуть. Он не принимает половинчатых решений и не обрекает души человечьи на неизбывную трагедию. Он решителен. Он не Гамлет, если вам угодно дискутировать с шекспировских позиций. Так поступал бы жестокий и безжалостный господин, но вовсе не любящий Господь, о коем мы читаем в Библии.

— Вы полагаете, Господь не способен на безжалостность и жестокость? — спросила я, стараясь не рассмеяться, дабы не злить его еще больше. — Неужели вы так поверхностно читаете Библию, что не замечаете варварства на каждой странице?

— Мисс Кейн!

— Не думайте, будто я не знакома с заветами, преподобный. Мне представляется, Господь, о коем вы ведете речь, обладает великим талантом к зверству и злобе. Он, можно сказать, мастер по этой части.

— Вы непочтительны, мэм. Господь, познанный мною, ни за что не подвергнет своих чад такой каре. Оставить душу подобным образом чахнуть… никогда! Не в этом мире!

— А вне его?

— Нет!

— Вам это известно наверняка? Он вам сказал?

— Мисс Кейн, сию минуту прекратите. Вспомните, где вы находитесь.

— Я нахожусь в здании из раствора и кирпичей. Его сложили люди.

— Я больше не могу вас слушать! — вскричал он, наконец потеряв терпение. (Ждала ли я этой минуты? Хотелали я выжать человеческий, не духовный отклик из этого малосильного субъекта?) — Вы немедленно уйдете отсюда, если не в состоянии проявить уважение, какового…

Я вскочила со скамьи, в гневе сверля его взглядом.

— Вы там не живете, святой отец! — закричала я. — Я пробуждаюсь в Годлин-холле по утрам, целыми днями бодрствую, сплю там ночами. И лишь одна мысль беспрестанно вертится у меня в голове.

— Какая же?

— Здесь обитают призраки!

В негодовании он громко застонал и отвернулся; гневное лицо его мученически кривилось.

— Я не стану слушать подобных слов, — заявил он.

— Разумеется, — отвечала я, уже удаляясь. — Ибо ум ваш закрыт. Как и у всех вам подобных.