Здоровое общество. Догмат о Христе

Взаимоотношения человека и общества с давних пор привлекали философов, стремившихся определить, какой из элементов этой бинарной оппозиции первичен, и исследовать природу взаимоотношений индивида и социума. Кульминацией «социального» подхода к анализу этих взаимоотношений стала теория К. Маркса, который провозгласил человека общественным животным. По Марксу, человек есть совокупность общественных отношений, поэтому противопоставление индивида обществу лишается смысла. Противовесом марксистской теории стала «биологическая» теория З. Фрейда, полагавшего, что человек наделен фундаментальной антисоциальностью. Общество репрессивно; угрожая санкциями, оно подавляет свободное проявление инстинктов, которые, выражая биологическую природу человека, с точки зрения общества являются аморальными. Попытку примирить эти противоположные точки зрения на взаимоотношения человека и общества предпринял основоположник «гуманистического психоанализа» Эрих Фромм.

Ошибку Фрейда Фромм видел в том, что Фрейд современного ему человека выдавал за человека вообще. Неизменной человеческой природы (а именно так и подходил к человеку Фрейд) не существует. Разумеется, у всех людей есть общие и постоянные потребности: голод, жажда, потребность во сне. Но надстраивающиеся над ними стремления и чувства: любовь, ненависть, жажда власти, тяга к наслаждению — продукты социального процесса.

Маркс же абсолютизировал в человеке социальное и считал определяющим разум, а при подходе к обществу и истории недооценивал психологические факторы. Вопреки Марксу, считавшему, что общественная жизнь (бытие) определяет общественное сознание, Фромм полагал, что между экономическими отношениями и человеческим сознанием есть еще один элемент — социальный характер. Его содержание составляют психологические свойства человека, в которых реализуются его способности к критическому мышлению, к тонким переживаниям и которые выражаются в стремлении к свободе и к справедливости.

Широко распространенные определения человека: «человек есть разумное животное», «человек есть политическое животное», конечно, отражают определенные стороны человеческой природы, но упускают ее сущность. А сущность человека не есть некая «вещь», которая «прячется» за явлениями, сущность человека определяется его экзистенциональной ситуацией. И эта ситуация уникальна: человек, с одной стороны, есть животное и как таковое он — неотторжимая часть природы, а с другой стороны, человек есть социальное существо, то есть отделен от природы непроходимой пропастью. Эта двойственность человека и составляет суть его экзистенции. Как писал Фромм: «Человек стоит перед страшной пропастью превращения в узника природы, оставаясь, одновременно свободным внутри своего сознания; ему предопределено быть выделенным из него, быть ни там, ни здесь. Человеческое самосознание сделало человека странником в этом мире, он отделен, уединен, объят страхом».

Этот страх порождает в человеке иррациональную деструктивность, тягу к разрушению как форму «бегства от природы». Эта «негативная свобода» выливается в глобальную катастрофу отношений между людьми в социуме и между человеком и обществом в целом — иными словами, в кризис общества как института.

Маркс, по Фромму, был прав в том, что указывал на кризис человеческого общества, однако ошибочно считал причиной кризиса экономические отношения и частную собственность. Общество заражено деперсонализацией индивида: массовая культура, массовое искусство, массовая политика обусловлены совокупностью всех условий жизни современного индустриального общества. Эту болезнь возможно вылечить только через обретение позитивной свободы, свободы не самой по себе, не деструктивной, а «свободы для чего-либо», через переход от состояния «иметь» к состоянию «быть». И только общество, члены которого обладают позитивной свободой, можно назвать здоровым.

Игорь Феоктистов

Нет более расхожей мысли, чем та, что мы, обитатели западного мира XX в., совершенно нормальны. Даже при том факте, что многие из нас страдают более или менее тяжёлыми формами психических заболеваний, общий уровень душевного здоровья не вызывает у нас особых сомнений. Мы уверены, что, введя более совершенные методы психической гигиены, можем в дальнейшем улучшить положение дел в этой области. Если же речь заходит об индивидуальных психических расстройствах, мы рассматриваем их лишь как абсолютно частные случаи, разве что немного недоумевая, отчего же они так часто встречаются в обществе, считающемся вполне здоровым.

Но можем ли мы быть уверены в том, что не обманываем себя? Известно: многие обитатели психиатрических лечебниц убеждены, что помешанными являются все, кроме них самих. Немало тяжёлых невротиков полагают, что их навязчивые идеи или истерические припадки — это нормальная реакция на не совсем обычные обстоятельства. Ну а мы сами?

Давайте рассмотрим факты с точки зрения психиатрии. За последние 100 лет мы — обитатели западного мира — создали больше материальных благ, чем любое другое общество в истории человечества. И тем не менее мы умудрились уничтожить миллионы людей в войнах. Наряду с более мелкими были и крупные войны 1870, 1914 и 1939 гг.1 Каждый участник этих войн твёрдо верил в то, что он сражается, защищая себя и свою честь. На своих противников смотрели как на жестоких, лишённых здравого смысла врагов рода человеческого, которых надо разгромить, чтобы спасти мир от зла. Но проходит всего несколько лет после окончания взаимного истребления, и вчерашние враги становятся друзьями, а недавние друзья — врагами, и мы опять со всей серьёзностью принимаемся расписывать их соответственно белой или чёрной краской. В настоящее время — в 1955 г. — мы готовы к новому массовому кровопролитию; но если бы оно произошло, то превзошло бы любое из совершённых человечеством до сих пор. Именно для этой цели и было использовано одно из величайших открытий в области естественных наук. Со смешанным чувством надежды и опасения взирают люди на «государственных мужей» разных народов и готовы восхвалять их, если они «сумеют избежать войны»; при этом упускают из виду, что войны всегда возникали как раз по вине государственных деятелей, но, как правило, не по злому умыслу, а вследствие неразумного и неправильного исполнения ими своих обязанностей.

Тем не менее во время таких вспышек деструктивности и параноидальной2 подозрительности мы ведём себя точно так же, как это делала цивилизованная часть человечества на протяжении последних трёх тысячелетий. По подсчётам Виктора Шербюлье, в период с 1500 г. до н. э. по 1860 г. н. э. подписано по меньшей мере 8 тыс. мирных договоров, каждый из которых, как предполагалось, призван был обеспечить длительный мир: в действительности срок действия каждого из них составил в среднем всего два года!3

Наша хозяйственная деятельность едва ли обнадёживает в большей мере. Мы живём в такой экономической системе, где слишком высокий урожай зачастую оказывается экономическим бедствием, — и мы ограничиваем продуктивность сельского хозяйства в целях «стабилизации рынка», хотя миллионы людей остро нуждаются в тех самых продуктах, производство которых мы ограничиваем. Сейчас наша экономическая система функционирует весьма успешно. Но одна из причин этого состоит в том, что мы ежегодно расходуем миллиарды долларов на производство вооружений. С некоторой тревогой думают экономисты о том времени, когда мы перестанем производить вооружение; мысль же о том, что вместо производства оружия государству надлежит строить дома и выпускать необходимые и полезные вещи, тотчас влечёт за собой обвинение в посягательстве на свободу частного предпринимательства.

Более 90% населения у нас грамотны. Радио, телевидение, кино и ежедневные газеты доступны всем. Однако вместо того чтобы знакомить нас с лучшими литературными и музыкальными произведениями прошлого и настоящего, средства массовой информации в дополнение к рекламе забивают людям головы самым низкопробным вздором, далёким от реальности и изобилующим садистскими фантазиями, которыми мало-мальски культурный человек не стал бы даже изредка заполнять свой досуг. Но пока происходит это массовое развращение людей от мала до велика, мы продолжаем строго следить за тем, чтобы на экраны не попало ничего «безнравственного». Любое предложение о том, чтобы правительство финансировало производство кинофильмов и радиопрограмм, просвещающих и развивающих людей, также вызвало бы возмущение и осуждение во имя свободы и идеалов.

Мы сократили количество рабочих часов почти вдвое по сравнению с временами столетней давности. О таком количестве свободного времени, как у нас сегодня, наши предки не осмеливались и мечтать. И что же? Мы не знаем, как использовать это недавно приобретённое свободное время: мы стараемся убить его и радуемся, когда заканчивается очередной день.

Стоит ли продолжать описание того, что и так хорошо всем известно? Если бы подобным образом действовал отдельно взятый человек, то, безусловно, возникли бы серьёзные сомнения — в своём ли он уме. Если бы тем не менее он стал настаивать на том, что всё в порядке и что он действует вполне разумно, то диагноз не вызывал бы никаких сомнений.